Новый Мир ( № 7 2007)

Семидесяти ей еще нет. Медное невозмутимое лицо, презрительные, нет, свысока глядящие глаза — так и хочется сказать, индейский профиль, только нос хохляцкий подкачал, этакая бульбочка. Нос, правда, не делает облик менее суровым. Профиль все равно выглядит орлиным — за счет посадки головы или разворота плеч, не пойму. Полуседое каре, беломорина в загорелой руке, ослепительно белая блуза. Если не подходить слишком близко, выглядит лет на двадцать моложе. Царственным жестом стряхивая пепел в банку от “Nescafe”:

— Опять бездельничаешь?

Когда-то хотелось дерзить, скандалить, плакать, убегать из дому — теперь только молчать и тупо, заведенно подчиняться. Беру лейку и тащусь поливать помидоры, внутренне изнемогая от бешенства — зачем лейкой, когда есть шланг, — но зная правильный ответ: в шланге она холодней, чем из бочки, а помидорам это вредно. И дело не в том, что я не люблю помидоры и что после двадцати леек у меня не разгибается спина и болит локоть — это еще не причина чувствовать себя несчастной. Причина в другом — в невероятном, выматывающем чувстве вины.

 

1. Королевская кровь

“Дрянь такая!” — это ты мне с детства.

Мы живем в военном городке, мне семь лет, и от вида моих платьев обмирают соседки. Понятно, что платья перешиты из старья, но у тебя золотые руки и идеальный вкус — почти Коко Шанель. Царственный вкус. Офицерские жены с перманентом, сплетнями и духом коммунальной кухни — замрите, среди вас королева! Небольшое королевство тебе точно не помешало бы — и стало бы оплотом отменного порядка. Смотришь на ломкое послевоенное фото, на стайку однокурсниц — все в кофточках каких-то нелепых, широкоскулые, с кудряшками и глупо вытаращенными глазами, и среди них одна — черное платье со стойкой, прическа высоким валиком надо лбом, узкое и надменное лицо — будто из другой стаи. А родом, между прочим, из глухого полесского села.