Новый Мир ( № 7 2008)

Состояние человека постоянно меняется. За жизнь через наше тело проходит несколько личностей, и в разные периоды времени мы совершенно разные.

Чтобы выжить, надо быть хорошим солдатом. Чтобы быть хорошим солдатом, к своей жизни и смерти надо относиться одинаково, — одинаково безразлично. Когда доходишь до точки, когда становится наплевать — более того, ты понимаешь, что, скорее всего, погибнешь, потому что все, что у тебя есть внутри, — это ненависть и желание рвать всех подряд — и ты хочешь именно рвать и рубить, а стало быть, принимаешь смерть как единственный оставшийся из вариантов, вопрос лишь времени, — только тогда ты становишься хорошим солдатом. Но, как это ни парадоксально, готовность к смерти повышает шансы на жизнь. Мне сложно описать эту взаимосвязь. Метафизика.

Отец умер, когда я начал становиться хорошим солдатом. Там, на войне, у меня не было другого выхода, я понял эту единственную возможность и принял ее.

Но теперь все изменилось. За время, проведенное мной под следствием, Чечня закончилась. Уже был подписан Хасавюрт. Уже почти вывели войска. Война была проиграна.

От моей роты в Моздоке не осталось никого. Минаев, ротный, спился окончательно. Старшина, старший прапорщик Савченко, был переведен в пехоту и отправлен в Грозный. Я должен был ехать с ним. Ширяев, Якунин и Рыжий сбежали и ограбили мою квартиру. За Тренчиком приехала мама, он ушел в увольнение и больше не вернулся — перевелся во Владикавказ. Антон Ведерников уволился. Снегур прижился в госпитале и возвращаться не собирался даже под угрозой расстрела. Нигматуллин и второй, я забыл, как его звали, постоянно ошивались на Большаке. Фикса, Толик и Димас — наши дембеля — заключили контракт. Зюзик и Осипов уехали в Чечню, и что с ними, я не знал.

Все. Роты больше не было.

Возвращаться некуда.

Но главное, изменился и я сам. За это время я потерял и семью. Умер отец. Умерла бабушка — его мама. Сына она пережила всего месяца на полтора. Вторая бабушка, торгуя шоколадками по электричкам, заработала инсульт и лежала парализованная. Теперь ко мне на свиданки приезжала только мама, но это была не моя мама — какая-то скорбная тень, полчеловека с опустошенными глазами. За год моей армии она из цветущей женщины превратилась в старуху с перекошенным ртом. Кажется, к тому моменту она уже похоронила меня, говорила со мной отрешенно, отвечала невпопад. Она дважды ездила за мной в Чечню и все видела своими глазами. Для нее я остался там, на тех блокпостах, где она ночевала.