Новый Мир ( № 7 2008)

Так вот, я убрал бы это черное блюдо — и так понятно: ночь, мрак, а я бы сделал “на скользком блюде” — тут была бы вся шаткость, вся зыбкость существования. А “скользящий” шаг заменил бы — ну, нашел бы, чем его заменить. Можно хоть “шуршащий”, хоть “летящий”. Можно — “зловещий”, а можно — “дрожащий”. А можно и “неровный” — тогда эта ассоциация с “неровным часом” вылезет — знаешь, как говорят: не ровен час… Да и вообще тут-то как раз эпитет не столь важен: слово “призрак” все равно внимание на себя перетягивает, и какой там у него шаг — “неслышный”, или “чуть слышный”, или, наоборот, — “гремящий”, как у Командора, это уже на твой вкус. Можно и так и так. А тебе хочется иногда чужие стихи — подправить? Ну, классиков, я имею в виду. Мне хочется порой — я же, ты знаешь, эстет.

Тутти носилась вокруг стола, терзая плюшевого мишку, потом вдруг остановилась, принюхиваясь, я разгадала ее маневр. Вскочила, схватила, напялила на себя куртку, дутики, понеслась с ней на двор.

— Ты что? — крикнул Петя, — Куда? Собака твоя все-таки суетная, сколько от нее возни.

Вернулась, вымыла ей ножки, убрала кучу, выбросила на веранду в отведенный для этого ящик. Тутти от избытка жизни радостно понеслась по комнате и вдруг принялась вызывающе лаять, как только Петя, торжественно откинув голову назад и чуть прикрыв глаза, еще раз протяжно повторил: “Лишь при-зра-ка на-на — сколь-о-льзком блюу-де”, словно дегустировал священную амброзию, нектар…

— А собачка эта тебе зачем? — вдруг, словно очнувшись, спросил он.-— Милая, впрочем, живая такая дворняжечка.

— Я ее отдаю завтра моему сыну. Вот только мне… жаль. Привязалась я к ней.

— Да отдавай, конечно. Вон сколько от нее суеты! На нервы действует. Ну ладно, пойду я работать. Несколько гениальных стихотворений написал. Просто — гениальных!

Но я уже настолько была поглощена мыслью о том, что вот-вот расстанусь с моей собачкой, что даже не откликнулась, не попросила, как обычно: “Петя, так прочитай же мне их!”

12

Позвонил мой сын:

— Ты можешь завтра привезти собаку в полдень к моему храму? А я ее пересажу к себе в машину и сразу отвезу в мастерские.

— Могу.

Так. Завтра, значит. Ну, вот и все. Я взяла Тутти на руки и прижала к себе. Она лизнула меня в щеку и довольно засопела.

— Собачка моя Тутти! — с чувством проговорила я и вдруг заплакала. Вышла с ней из дома, выпустила на снег, она побежала, шелестя кустами, зарылась в сугроб, фыркнула и вернулась к моим ногам. Круглые глазки ее спрашивали: “Ну что, может, домой?”