Эту магическую формулу я выковал раньше – на круглом столе в “Вопросах литературы”, в процедурном поединке с тогдашним главным редактором. Не подвела она и в этот раз (решающую роль тут играет, я думаю, именно скука в голосе), так что любовно выношенный ответ остался неозвученным. Долгое время я отводил душу, сообщая его немногим общим знакомым, и вот теперь нашел случай поделиться с читателем.
Образец тактичного разговора о смерти, неизбежность которой, несмотря на споры об очередности, отрицать все-таки не приходится, поступил с санта-моникского телеэкрана. Показывали рекламу компании с академическим названием “Heritage” (“Наследие”), обращенную к лицам, родившимся между 1923-м и 1968-м годами. Мой год рождения приходится как раз на этот отрезок, и я не стал переключать канал. Оказалось, что рекламируется система помесячных взносов, своего рода страховой полис, который в случае чего покроет сильно возросшие похоронные расходы. После этих разъяснений, выдержанных в самом деликатном тоне - без прямых упоминаний о смерти, на экране опять появились цифры, теперь уже конкретно задающие возрастной ценз: “Если вам от сорока до восьмидесяти пяти лет...” Все это сопровождалось достойным музыкальным оформлением, в миноре, но без надрыва, и подвигло меня не на обзаведение страховкой, а на раздумья о выборе рекламодателями именно этих цифр.
Ну, восемьдесят пять - понятно. После этой даты человек может отдать концы практически в любой момент, успев внести лишь мизерную сумму, - верный способ обанкротить компанию. Но почему начиная именно с сорока? Почему не с тридцати? Почему вообще не с самых юных лет? Тут вроде бы все в порядке, все здоровы, умирать никто не собирается? А вот и нет, подумал я. Если довольно молодому человеку приходят в голову мысли о собственных похоронах и он готов на них раскошелиться, наверно, что-то у него не так – то ли неизлечимо болен, то ли по роду занятий регулярно участвует в перестрелках, то ли, не ровен час, чего задумал.
В общем, вопрос, кто ближе к могиле, остается, как и сама она, открытым.
ЛЮБИМОЙ БЫТЬ ДРУГИМ
(72 слова)
Она всегда была самостоятельной женщиной, даже в советские времена - с машиной. А теперь вообще появлялась когда хотела.
Как известно, старая любовь не ржавеет. Вернее, ржавеет медленно. Я уехал. Приезжал, уезжал, снова приезжал... Любовь не ржавела, не ржавела, а потом взяла и заржавела.
И однажды ночью, пролежав неловких полчаса без движения, я признался, что ничего такого мне неохота.