Новый Мир ( № 7 2009)

Из литературы, особенно французской XIX века, я, разумеется, знал о зыбкости граней между уличной девкой, кокоткой, содержанкой и женой, продавшейся за положение и состояние. Понимал и что жену иногда приходится делить с кем попало: чужую - с мужем, свою - с любовниками. Но переступить грань это не помогало.

Трусливого чистоплюйства своего я, конечно, стыдился, но чем дальше, тем меньше. С годами стыд, как и многие другие чувства, слабеет.

Однажды летним вечером я прогуливался по Тверской в обществе знакомого литератора. В какой-то момент он поздоровался со стоявшей на тротуаре женщиной и отошел с ней поговорить, после чего вернулся ко мне, и мы продолжили наш променад. На вопрос, не поклонница ли это его таланта, он сказал, что вовсе нет, а, наоборот, знакомая проститутка, отчасти героиня одной из его повестей. Отдав должное его писательскому и мужскому опыту, я легко признался, что сам таковым не располагаю.

- И очень напрасно – узнали бы много полезного.

Стеснения я не испытал и тут и даже хотел возразить, что поскольку повестей не пишу, то изучать действительность не обязан, но вовремя вспомнил, что являюсь автором статьи об изображении проституции в литературе, и полевой опыт мне не помешал бы.

Впрочем, роль знания жизни сильно преувеличена адептами реализма. Бунин жаловался, что его “Темные аллеи” критики считают старческими воспоминаниями, не понимая, что он почти все выдумал. А Бабель в той же “Справке” позаимствовал знаменитую фразу о “сестричке” (“Расплеваться хочешь, сестричка?”) из устного рассказа приятеля-журналиста, так что его собственный визит к проститутке Вере остается под сомнением.

Одним из удачных добавлений к топосу проституции я считаю “Слышимость” Гандлевского[24](2006). Там рассказчик-вуайёр вслушивается в сексуальную возню в соседней квартире, снимаемой проституткой, потом жалуется ей, что это не дает ему спать, шумы прекращаются, зато, когда он ставит у себя пластинки Баха, ему начинает слышаться из-за стены ее голос.