Новый Мир ( № 7 2009)

Пара выкидышей. Наконец сумела.

Этого мужа не зазовут повесткой, не сбросят в реактор. После работы

Он приходит целым, играет в нарды с сыном, учит его давать сдачу

На вопрос: “Ну, и кто ты?” —

И твердить себе: “Не заплачу”.

И ведь не плачет. Всё у них по-бакински. Режим и блюда.

А ей и не надо блуда.

Москвичка в десятом колене, она трясется над этим смуглявым чадом,

Над невозможным чудом, почти еще непочатым!

Над улыбчивым этим галчонком, лечит его глаза, и вот отит, опрелость…

— Ну, скажи на милость, что ему дома-то не сиделось? —

Бабоньки охают про чернобыльца. — Да чего ж не сбёг-то?

— Ну, а Бог-то? —

Отвечает она вопросом, потом материт страну такую-сякую. —

Нет, я и сама предлагала ему отмазаться, не лезть под раздачу. —

И она начинает злиться: — Уперся — и ни в какую!

Долг перед родиной! Долг перед родиной! Не могу иначе!

 

 

 

*     *

 *

Месяц смертей заканчивается холодом и дождём.

Старуха старая жалуется на ноги,

До кухни медленно, до туалета бегом,

Телевизор и телефон. Смерть на пороге,

Но старуха не может дойти до двери.

Смерть пожимает плечами: приду попозже.

Она не была на улице, черт подери,

Года два, они там все умерли, боже, боже.

Старухе страшно, у нее диабет, как у Нонны,

Старухе жалко Пуговкина и Солженицына,

Сегодня ей позвонили, звали на похороны

Подруги, но куда ей, но как ей до Царицына…

Ей бы вон до окна и посмотреть на птиц и собак.

Главное, чтобы были ее дорогие

Кошки там, паучки… а она весь свой рак

Оперировала в молодости, аплодировала хирургия.

Если и есть чему болеть у нее теперь,

Так это ноги, тонкие, осыпающиеся трухою.

Диктор в трауре. Телефон звонит. Дверь

Грохочет. Промялся матрац под старухою.

— Ноги, ноги мои, — причитает старая, шлет в ляжку

Инъекцию, в следующий раз в живот,

Чередует пять раз на дню, пьет в затяжку

Цикорий и живет, живет.

 

*     *

 *

— Ну, вот, залезай на каталку, — сказала сестра, —

Какая погодка! Отходят последние воды.

Когда бы я знала про эти твои номера,

Взяла бы с тебя по двойному тарифу за роды.

Дождливый сентябрь на два пальца заполнил внизу

Немецкое кладбище, вал Госпитальный, Синичку.

— Лежи мне не рыпайся, скоро уже повезу,

Ну, льется и льется! Какую бы сделать затычку?

Четвертую тряпку она отжимает в горшок.

Глядит на пузатую, та говорит по мобиле.

У рожениц этих есть право на срочный звонок,

Покуда на третий этаж не спустили.

— Глядите на эту мокруху: она со своим

Решает в последний момент перед спуском на третий:

“Мария, быть может? Быть может, любимый, твоим?

Моим, дорогой?” Вот забава на сотни столетий

Для этих давалок!

                            Ну, девка, две сотни готовь.