Уже давно, изо дня в день, я наблюдаю за этим замечательным проектом фиксации повседневного. Сначала у меня к Врубелю были некоторые вопросы. Типа, не мелко ли он берет — имея в виду героев его медиального наблюдения в духе “утром в газете, вечером в куплете”. Ведь память медиа необычайно коротка — здесь действует принцип “френд-ленты”: новые сообщения вытесняют старые не только с “морды”, но и из “мозжечка”, отправляясь сквозить где-то в подсознании, и уже через некоторое время нужен будет комментарий, подобно комментарию к “Евгению Онегину” или к “Москве — Петушкам”.
Но меня примирило с проектом Врубеля одно рассуждение покойного Наума Юрьевича Орлова, художественного руководителя Челябинского академического театра драмы, под руководством которого я работал пять сезонов и чьи устные рассказы записывал и оформлял в книжку.
Наум Юрьевич рассуждал о силе искусства на примере “Нищего” работы передвижника Василия Перова. Орлов говорил, что на улице он скорее всего пройдет мимо просящего подаяние, тогда как в Третьяковской галерее зафиксируется перед этим портретом, сочетающим типическое и индивидуальное, психологию и общественное, обыденное и надличностное, и получит свой вполне заработанный инсайд. Ибо работа (деятельность) художника тем и значительна, что даже точное копирование создает дистанцию и обрамленность, вырванность из контекста и перенос объекта в другой контекст.
В музейном пространстве правильно поданная (впрочем, теперь, вероятно, уже любая) натуралистичность начинает звучать как метафора и, извините, символ.