— Точно, протоматерия. Это все неквантовая протоматерия прет. Потом протоматерия самопроизвольно квантуется — во-первых, на частицы и античастицы, во-вторых, на электромагнитные поля. Так вот, та часть протоматерии, которая не успела проквантоваться, может вступать во взаимодействие с ядрами и электронами окружающей среды. Так, возможно, возник этот черный пруд, вернее, то, что нам кажется водой в нем. Эта протоматерия должна проникать всюду, для нее нет преград, и она воздействует на все-все. Я, наверное, не очень ясно объясняю?
— Да откровенно говоря, ни хрена я не понял, — подытожил Рудаков.
Наконец показались ворота. Перед ними стоял старый бронетранспортер, обросший мочалой, и торчала покосившаяся будочка охраны.
На потрескавшейся асфальтовой дороге стояли двое часовых. Чтобы всех нас приняли за секретных физиков, Гольденмауэр начал громко кричать Рудакову в ухо:
— Знаете, коллега, я все-таки придерживаюсь кварковой модели адронов! Адронов-Кончалонов! Вы согласны!? Да?
Рудаков пучил глаза, а Синдерюшкин отмахивался удочками.
Часовые с ужасом смотрели на нас, а правый мелко-мелко крестился, пока Леня громко не крикнул на него, что, дескать, руку отрежет за непочтение к материализму.
За воротами снова была ветка железной дороги.
— Вы что, не знаете, — сказал Синдерюшкин, — что вокруг нашего города было несколько колец обороны? Для них специальные дороги придуманы — и по сей день в лес куда зайдешь — там дорога какая-
никакая есть. Бетонная штуковина с дверью или, на худой конец, — гипсовые пионеры. Вот придумали Первую особую армию ПВО, понаставили ракет по лесам-— сотнями, наделали всяко-разных электронных ушей, причем еще при Усатом, и как-то все это в природе осталось — под кустами и деревьями. Только все мочалой, конечно, обросло. Без мочалы-то никуда.
Тут одна из дорог-то и есть — мы прямо к Евсюкову по ней доедем. Прямо отсюда. Только поезда подождать надо.
— А станция-то где? — спросил недоверчивый Гольденмауэр.
— А зачем тебе станция? Билеты брать? — резонно спросил Рудаков и лег под кустом, раскинув руки.
Синдерюшкин свернул козью ножку, больше похожую на фунтик2 с семечками, и улыбнулся.
— Хорошие тут места. Я бы поселился тут — кролей бы разводил. Впрочем, кроли-то гордые животные. Я вот жил в Литве, кролей разводил. Там, знаете, настоящие кролики-националисты были, лесные братья.
Синдерюшкин замолчал и затянулся козьей ножкой, и мы поняли, что настал час поучительной истории.
И он рассказал нам историю про литовского кролика.