Новый Мир ( № 8 2008)

Снова кто-то натянул на тропу туманное одеяло. Мы вступили в него решительно и самоотверженно, как в партию. Вдруг кто-то дунул нам в затылок — обернулись — никого. Только ухнуло, пробежалось рядом, протопало невидимыми ножками. Задышало да и сгинуло.

— Ты хто?.. — спросили мы нетвердым голосом. Все спросили, хором-— кроме Синдерюшкина.

— Это Лесной Косолапый Кот, — серьезно сказал Синдерюшкин.

Тогда Рудаков вытащил невесть откуда взявшуюся куриную ногу и швырнул в пространство. Нога исчезла, но и в затылок нам больше никто не дул. Только вывалился из-за леса огромный самолет и прошел над нами, задевая брюхом верхушки деревьев.

Там где посуше, в подлеске, росло множество ягод — огромные земляничины катились в стороны. Штанины от них обагрились — есть земляничины было страшно, да никому и не пришло это в голову. Трава светилась под ногами от светляков. Но и светляки казались нам какими-то монстрами.

Туман стянуло с дороги, и мы вышли к мостику.

У мостика сидела девушка.

Сначала мы решили, что она голая, — ан нет, было на ней какое-то платье — из тех, что светятся фиолетовым светом в разных ночных клубах. Рядом сидели два человека в шляпах с пчелиными сетками. Где-то я их видел, но не помнил, где.

Да и это стало неважно, потому что девушка запела:

Лапти старые уйдуть,

А к нам новые придуть.

Беда старая уйдеть,

А к нам новая придеть.

Мы прибавили шагу, чтобы пройти мимо странной троицы как можно быстрее. Понятно, что именно они и пускали по реке водоплавающие свечи. Но только мы поравнялись с этими ночными людьми, как они запели все вместе — тихо, но как-то довольно злобно:

Еще что кому до нас,

Когда праздничек у нас!

Завтра праздничек у нас —

Иванов день!

Уж как все люди капустку

Заламывали,

Уж как я ли молода,

В огороде была.

Уж как я за кочан, а кочан закричал,

Уж как я кочан ломить,

А кочан в борозду валить:

“Хоть бороздушка узенька —

Уляжемся!

Хоть и ночушка маленька —

Понаебаемся!”.

Последние стихи они подхватили задорно, и под конец все трое неприлично хрюкнули. Я, проходя мимо, заглянул в лицо девушке и отшатнулся. Лет ей было, наверное, девяносто — морщины покрывали щеки, на лбу была бородавка, нос торчал крючком — но что всего удивительнее, весь он, от одной ноздри до другой, был покрыт многочисленными кольцами пирсинга.

— Поле, мертвое поле, я твой жухлый колосок, — отчетливо пропела она, глядя мне прямо в глаза.

— А красивая баба, да? — сказал мне шепотом Рудаков, когда мы отошли подальше. Я выпучил глаза и посмотрел на него с ужасом.