Новый Мир ( № 8 2008)

— Слушай, — пихнули мы в бок Гольденмауэра, забыв прежнее наше к нему недоверие. — Слушай, а все-таки когда эти страсти-мордасти творятся? Ведь календарь перенесли, большевики у Господа две недели украли и все такое. Но ведь природу календарем не обманешь — барин выйдет в лес — лешие схарчат, парубок за счастьем полезет — погибель, так и, страшно сказать, комиссар в кожаной тужурке не убережется. Надо ж знать корень родной земли. А?

Рассудительный Гольденмауэр объяснил дело так:

— Вот глядите: летнее солнцестояние все едино — в черный день двадцать второго июня.

— А правда, что Бонапарт-антихрист к нам тоже двадцать второго ломанулся? — тут же влез Рудаков.

— Нет, неправда. Двенадцатого или двадцать четвертого — в зависимости от стиля.

— Так вот, одно дело — летнее солнцестояние (которое тоже не совсем в полночь или полдень бывает), другое — Иванов день, что после Аграфены (на Аграфену, как говорили — коли гречиха мала, овсу порост) идет, — он по новому стилю седьмого числа. Теперь смотрите, есть еще языческий праздник: если полнолуние далеко от солнцестояния — то справляется Купала в солнцестояние, а если расходится на неделю примерно — то делается между ними соответствие. Так что Купала у язычников бескнижных был праздником переходящим.

Он посмотрел на Рудакова и зачем-то добавил:

— Как день геолога.

Синдерюшкин внимательно глянул на Леню и требовательно сказал:

— Так настоящая Купала-то когда?

— Нет, ты не понял, на этот счет существуют два мнения, а вернее, три. Смотря что понимать под Купалой. Знаешь, кстати, что “Купала” от слова “кипеть”?

— Ты докурил? — хмуро спросил Рудаков Синдерюшкина.

— Да. А ты?

— Ну, — Рудаков загасил бычок, огляделся и решил не сорить.

Ну его, к лешему. Неизвестно, с лешим там что. С таким немцем, как Гольденмауэр, никакой леший не нужен. Ишь, коли гречиха мала, овсу порост.

Мы пошли по расширившейся дороге. Под ногами были твердые накатанные колеи, ногам было просторно, а душе тесно — так можно было бы идти вечно или, иначе сказать — до самой пенсии.

Однако для порядку мы спрашивали нашего поводыря:

— Эй, Сусанин, далеко ли до Евсюкова?

— Да скоро.

Мы верили Рудакову, потому что больше верить было некому.

— Трактор, точно, трактор — к трактору, а дальше — рукой подать.

Наконец мы остановились на привал и по-доброму обступили Рудакова. Так, правда, обступили, чтобы он не вырвался. Мы спросили Рудакова просто:

— А ты давно у Евсюкова был? Давно трактор-то этот видел?

Он задумался.

— Да лет шесть назад.

— А-аа, — понимающе закивали головами все.