Новый мир. № 9, 2002

Что Вам известно о журнале югослав<ского> издат<ельства>. Мне никто ничего не пишет. Да и я никому, правда, не пишу. Я или — в огороде, или — над книгой, бумагой… Бунину я писал о Вас. Вот, на днях буду, м<ожет> б<ыть>, посылать Струве что-то — напишу, чтобы обратил внимание на В<ашу> работу и поддержал, сколько может. Вы могли бы дать ряд этюдов — подлинное из В<ашего> многострадного недавнего, но — позвольте дать совет — выбирайте характерное, имеющее значение общего, а не только как факт. Да и факт, данный в краткой форме, — ценность всегда. В народной речи — простите за тов<арищеское> слово — не гонитесь за неверностями речи. Т. е. неправильности хороши, когда они звучно дают образ лица, т. е. когда они не часты и не общеупотреб<ительны>. Т. е. я хочу сказать, не надо на них нажимать. Речь д<олжна> <быть>[15] течь непроизвольно. У Вас д<олжно> б<ыть> обилие материалов. И дарование Ваше литерат<урное> развивается. Скверно, что волчья жизнь бьет по спокойствию в работе, необходимому столь же, как и святое беспокойство. Сердечно жму руку.

Ваш Ив. Шмелев.

Мои шлют Вам привет. Ив[16] хворает уже 2 нед<ели> — энтерит. Пишите и не браните, что редко пишу. — Тоска давит. Передайте мой привет Евг<ении> Ив<ановне>[17] и скажите ей, что ее экз<емпляр> «Чел<овека>» у венгра.

Capbreton (Landes) 15.VII.1925

Дорогой Николай Яковлевич.

Очень хорошо, что связались с «Возрожд<ением>». Большими рассказами не сыпьте, умните больше, — и выпишитесь, и легче печататься, и чаще. Тренировка необходима, самоограничение. В массе пережитого должны быть «зерна», их нащупываете, — тогда не одолеют Вас россыпи. «Зерна» — как вехи, — издалека д<олжны> б<ыть> видны. И в «зерне» д<олжен> б<ыть> непременно росток. И, главное, — проще, как бы любимому человеку рассказываете, без рисовки. Можно и не трогать себя, зачем непременно ворошить душу? Когда напишете что — смотрите, что можно выкинуть. Самое главное, как у гранильщика. Не прибавить, а убавить. И ради Бога, не думайте, что хочу Вас учить: все мы учимся и вечно будем учиться. Многое и от материала зависит. Не знаю В<ашего> рассказа в 500 стр<ок>, почти уверен, что на 200 можно убавить. Самый яркий пример, — для меня, Евангелие. В нашей литературе, — Чехов. Идеалы, конечно. Мне кажется, что в искусстве слова не д<олжно> б<ыть> лишнего. Впрочем, это всем давно известно. А о «пейзаже» особенно надо сказать это. Пейзаж д<олжен> б<ыть> всегда связан с действием, с душой человека <нрзб> — изображ<аемого> лица. Пейзаж — только как необходимая реальность, как пол для ног. «Присказки» и «оправа» («заготовка» у поваров) мешает читателю верить, забыться. Возьмите «пейзаж» Л. Толстого — неотделим от действия, а у Тургенева — спл<ошь> и ряд<ом> раскрасочка, хоть и чудесная, выкинуть можно, и расск<аз> не пострадает. У Чехова ближе к Тол<стому>. Другое дело — Гоголь — тут музыка, ибо все его «пейзажные» вещи — поэма, музыка. Об этом много можно сказать, и я так вскользь только. Учиться, всегда учиться! Недавно где-то читал — какой-то знаменитый автор выразился: писатель — это тот, кому писать дается всего труднее. Ради Бога, не думайте, что я хочу учить: я сам разбираюсь. Как писать — никто не знает, как ни один физиолог не скажет: как переваривают кишками. «Кишки» знают. О сербск<ом> журнале ни звука не слышу. Ив болел долго, теперь ныряет Жучкой, остригли его, стал мальчишкой. Огородничаем. Огурцы…! На выставку в Paris! Собрал до 100 шт<ук>, французы удивляются (малосольными угощал). А подсолнухи… на лист можно даже Сватикову[18] усесться. 24 подсолнуха! Столько у меня «друзей» в саду-огороде, — самое лучшее в тепер<ешней> моей жизни.

Посылаю «Челов<ека>». Он — Евг<ении> Ив<ановне>, ради Б<ога>, как бы не запропал, только что венгры освободили. Если не затруднит, пошлите Андричу (адр<еса> его не знаю). А сколько дадут — столько и возьму.

Сердечно кланяюсь Евг<ении> Ив<ановне>. Я ее очень люблю, она чуткий человек и прямо — Русью из нее льется. Душа б<ольшого> таланта, и умная, у женщин такое — редко, т. е. не ум, а ум, какой-то физически ощущаемый. Ну, талант. Она могла бы быть б<ольшим> художником, ученой, писат<елем>. Вам знаком<ым> — привет. Бедняга Клименко[19], — увидите — поклон.

Ваш Ив. Шмелев.

«Откликаюсь фрагментами из собственной биографии…»

В начале 1976 года в Вашингтоне, в типографии русского книгоиздательства «VIKTOR KAMKIN INC», была отпечатана одна из последних книг известного литературного критика, искусствоведа, поэта, переводчика, мемуариста, русского эмигранта «первой волны», родившегося в Петербурге, парижского профессора Владимира Васильевича Вейдле (1895–1979) «Зимнее солнце. Из ранних воспоминаний».

Почти весь небольшой тираж этой книги по составленному заранее самим Вейдле списку был разослан из Вашингтона сотрудниками книгоиздательства в разные концы США и Европы, в подарок соотечественникам — коллегам, ученикам, друзьям, издателям, книгочеям и библиографам. Но прежде всего — своим сверстникам[20].