Ныне, спустя два года, когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не совсем правильны…
Мне кажется, что мое письмо не было бы столь резким по тону и оно было бы свободно от некоторых неправильных выводов в отношении Вас, если бы я перенес тогда спор на эту новую базу. Но я не сделал этого, так как, очевидно, проблема не была еще достаточно ясна для меня.
Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты моего письма с некоторым опозданием.
7.5.32. С ком. прив. Сталин”.
Оставалось пять лет до пыток и пули в голову адресату.
Катя Капович.
Три зимы под копирку. — “Звезда”, 2006, № 4Яркая “воспоминательная” проза, одним из центральных героев которой является покойный поэт и художник Евгений Хорват (1961 — 1993). Но я процитирую о другом известном представителе ленинградского андеграунда:
“Если вы провинциальный литератор и сошли в Питере с поезда, подойдите к первому попавшемуся милиционеру и спросите: „Кто тут у вас главный неофициальный поэт?” — и вам не задумываясь ответят: „Виктор Кривулин”.
Находящийся в процессе развода Кривулин жил в коридоре собственной квартиры. Здесь тоже было просто и хорошо. Резали колбасу и сыр на табуретке, пили водку. Приходил молчаливый Сережа Стратановский, всегда в пиджаке и с интеллигентским портфелем, из которого доставались печенье и папка с новым стихотворением. Посреди коридорного застолья с помпой появлялись иностранцы с бутылкой бренди и банкой икры. Икру не на что было намазывать. Иностранцам в голову не приходило, что в доме может не быть хлеба. Витя барским жестом скармливал икру кошке и громогласно зачитывал куски из только что привезенной ему в подарок „Школы для дураков” Саши Соколова. Уходили за полночь. Шатаясь, шли вниз по темной лестнице. Кривулин держал дверь открытой, но света хватало только на полтора пролета…” Это из фрагмента под названием “Зима 1979 — 1980-го, Ленинград”.
Владимир Кожевников.
Северно-русские думы и впечатления. — “Наше наследие”, 2006, № 77.