Заходер не прощает этих слов ни Маяковскому, ни Сталину. Вообще в своих набросках и фрагментах, собранных во втором томе, Заходер выступает как язвительный и жесткий полемист, и здесь достается всем — и Пикассо, и Малевичу, не говоря уже о постмодерне. Для деятелей постмодерна у Заходера нет никаких оправданий: “Мы (то есть цивилизованный мир) утратили важнейшее: норму, канон, вкус. Мало того, мы выдали индульгенцию разом всей бездари, всем графоманам, халтурщикам и шарлатанам, крикливо провозгласив, что нормы, вкуса, канона — нет и быть не может, что зловоние и аромат должны быть в одной цене”.
Вероятно, если бы заметки и эссе Заходера, которые собраны здесь, были им доведены до публикации, они были бы не столь безапелляционными и более аргументированными. Но в данном случае мы имеем довольно редкую возможность заглянуть именно на поэтическую кухню и до известной степени подглядеть сам творческий процесс — во всей его непричесанности и естественности.
Набоков в “Даре” иронически замечает, что многие знаменитые в свое время книги десятилетия спустя либо спускаются в детскую, либо поднимаются на чердак. Видимо, в детскую спускаются не только книги, но и философские парадигмы — например, рационализм Просвещения, который сегодня уже трудно принять, как и детерминизм Лапласа.
Но, может быть, вовсе не плохо, если юный ум встречается с таким замечательным интерпретатором Гёте и философии Просвещения, как Борис Заходер. Это задает ту строгую форму, которую потом можно как угодно раскачивать и подвергать сомнению, но она навсегда останется твоей опорой в современном крайне релятивном мире.
Как же страстно — дни и годы! —
И ликуя и спеша,
Порывалась ты, душа,
Вникнуть в таинства природы!
И в обличье многоликом
Вновь являлся — вновь на миг! —
Тот же — в малом и великом —
Вечной тайны вечный лик:
Он един. Вдали и рядом —
Он равно непостижим.
И душа следит за ним
Тем же восхищенным взглядом...
9.10.1998
Когда Гёте написал эти стихи, ему было 70 лет. Когда Борис Заходер завершил их перевод, ему было — 80. Какая полная сил и творческого напряжения старость. И разве это старость?
Владимир ГУБАЙЛОВСКИЙ
Подсудные джазу
Владимир Мощенко. Блюз для Агнешки. М., “Зебра Е”, 2007, 638 стр.
Эта представительная книга много повидавшего писателя, опосредованно автобиографическая, соответствует — в хорошем смысле — монтеневской максиме: “Тот предмет, который я изучаю больше всего иного, — это я сам. Это моя метафизика, это моя физика”. Поэтому необходимо сказать несколько слов о биографии автора.