Она голышом выбегает из дома и начинает яростно мастурбировать у лисьей норы. Он присоединяется к ней, выполняет все-таки ее просьбу, бьет по лицу — еще и еще раз. Они сливаются в коитусе, а из корней вдруг вылезают чьи-то женские руки. «Говорят, сестры умели вызывать бурю», — шепчет она в забытьи. Ведьмы. Зло проснулось. Характерно, что в той позиции, в которой они находятся, руки может видеть только он — не она.
Собственно, последней преградой для его подсознательной готовности признать жену ведьмой служит непонятно на чем основанная убежденность в этической «стерильности» пациентки. «Запомни, — говорит он жене, — ни в измененном состоянии сознания, ни под гипнозом ты никогда не сделаешь то, на что не способна в твердом уме и в памяти». Откуда он знает, на что она способна?
Он лечит ее, полагая, что у бедняжки определенный непорядок в мозгах, но это не имеет никакого отношения к вопросам добра и зла. Когда же на следующее утро он убеждается, что она реально способна причинить вред близкому человеку (сличает результаты вскрытия сына, где отмечено легкое искривление стопы, и его прошлогодние фотографии, где ребенок все время запечатлен в ботиночках не на ту ногу: она систематически специально мучила сына непонятно зачем), — преграда рушится и картина мира переворачивается на 180 градусов.
В этот момент на экране воцаряется кромешный ужас.
Едва он успевает написать наверху пирамиды, что главный ее страх — страх перед самой собой, как она, звериным чутьем догадавшись, что муж готов сделать ноги, превращается из утонченной, нервической дамы в жуткую фурию и набрасывается на него с криком: «Ублюдок! Ты что, бросить меня решил?!» Начинается крутейший слэшер, достойный «Хостела» и «Техасской резни». Обезумевшая тетка фактически насилует мужа, затем бьет поленом по яйцам, заставляет эякулировать кровью, продырявливает ему, лежащему в отключке, ногу ручной дрелью и вставляет туда штырь с тяжелым точильным камнем. Намертво закрепив всю эту конструкцию гайкой, выбрасывает куда-то под дом гаечный ключ.
Честно признаться, все это воспринимаешь не столько как наворот реальных событий, сколько как материализацию кошмарных фантазий впавшего в панику мужика. Слишком уж вся эта часть напичкана символами; слишком уж дословно и буквально воспроизводится здесь набор мужских страхов перед сорвавшимся с цепи иррациональным женским началом.