Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Это было ужасное время. К тому времени я утратил всякую надежду. По ночам я плакал, как сопливая девчонка, уткнувшись в подушку. Не мог сосредоточиться ни на чем. Утратил всяческий интерес к учебе. Не мог заставить себя выполнить домашнее задание, на уроках почти перестал отвечать. Учителя относились ко мне с пониманием и щадили. Кристина Радославовна вызвала папу на разговор лишь для того, чтобы выразить свою поддержку, но вконец изнервничавшийся папа, нервы которого были измотаны до предела, понял все превратно, пришел домой и первый раз в жизни устроил мне настоящий скандал. Правда, уже минуту спустя он зашел ко мне в комнату, извинился, обнял меня.

Мы с ним оба чувствовали себя совершенно потерянными. Все окружающие старались всячески выразить нам поддержку, кто-то искренне, а кто-то фальшиво, но от этого не становилось ни капельки легче. Из тех, кто сочувствовал искренне, была Клаудия, которая звонила нам чуть ли не каждый день, а однажды даже пришла вечерам к нам домой, чтобы приготовить на ужин что-нибудь получше скудного холостяцкого меню. Впрочем, папа отнесся к этой заботе с непонятной прохладой и после разговора, которого я не слышал, Клаудия ушла от нас бледная и несчастная, чтобы с этого момента больше никогда там не появляться. На курсах она осведомлялась у меня о здоровье мамы, но домой больше не звонила. Я тогда так и не понял, что произошло между ней и папой, да и не задумывался об этом — мои мысли были сосредоточены совсем на другом.

Мои друзья и приятели относились ко мне с большим вниманием и сочувствием, особенно Мей и моя подружка по переписке Дженни. Но никто из них не шел в сравнение с Джеромом, который буквально не отходил от меня ни на шаг. Тон его общения резко переменился, любые подначки и саркастичные шутки прекратились. Если кто-то в компании вдруг позволял себя хоть одно неосторожное слово в мой адрес, или ему просто так казалось (чаще последнее, ведь меня никто из знакомых старался не задевать) — Джером сразу же обрушивал на бедолагу свой гнев.

Я был благодарен другу за внимание и поддержку. Но подсознательно я чувствовал, что стоит за его поведением, и от этого мне почему-то становилось не по себе. Я чувствовал, что Джером начал относиться ко мне более трепетно из-за того, что в его понимании я переживал то же, что когда-то пережил он. Так, будто теперь мы с ним оба потеряли матерей. Но ведь я никого не терял! «Моя мама жива!!! И с ней все будет хорошо!!!» — хотелось мне закричать на друга, но я не мог так ответить на его заботу.

А в начале февраля ситуация вдруг переменилась.

Папин звонок одному из его влиятельных знакомых, который имел еще более влиятельного знакомого, имеющего, в свою очередь, прямой выход на исполнительного директора фонда Хаберна, возымел действие. Маму, состояние которой к тому моменту стало тяжелым, направили в ультрасовременный медицинский институт в Стокгольм, чтобы вне очереди произвести дорогую операцию.

А уже в начале марта мама вернулась домой. Она выглядела лет на пять старше, чем в тот день, когда я в последний раз видел ее здоровой — болезнь измотала ее и добавила на голову седых волосков. Но перед новейшими достижениями современной медицины, недоступными для девяноста девяти процентов населения Земли, болезнь отступила. Я так и не узнал, чего это стоило папе и как он сумел вернуть эти долги. Но он сделал это — как он всегда делал то, что было нужно, не считаясь с тем, что это ему стоит и возможно ли это вообще. Если я и раньше относился к папе с беспредельным восхищением, то с этого момента стал просто боготворить.

Весна принесла мне освобождение не только от морозов, но и от безысходной печали — на мое лицо вернулась счастливая улыбка, я снова стал излучать уверенность в себе, с утроенным рвением взялся за учебу, принялся исправно исполнять обязанности старосты, начал снова встречаться с друзьями, весело болтать и шутить в компании. Помню, Мей даже призналась мне, что очень обрадовалась тому, когда я стал прежним.

А вот Джером, что странно, резко ко мне охладел и даже начал избегать. Поначалу, признаться, я даже не заметил этого, окрыленный своим счастьем. А потом слегка призадумался, но так и не понял до конца, что стояло за этими изменениями. Мне не хотелось верить, что он не разделяет моей радости. Не хотелось принимать всерьез неприятную догадку, что он злится на меня и завидует черной завистью из-за несправедливости, благодаря которой в моей жизни все сложилось иначе, чем в его.