— Ты не просто не нравишься мне — ты мне отвратителен. Ты получаешь особо строгий выговор и на неделю переводишься в спецгруппу. Как и твой прихвостень Сергей Парфенов. Что такое, Парфенов?! Думал, косить под дурачка — это хороший способ избежать ответственности?! Нет, не очень. Ничего. Радуйся — ты отделаешься малым. А вот твои дружки Хон и Голдстейн — несовершеннолетние преступники, которым предстоит отвечать по всей строгости закона, который стоит выше внутренних правил интерната!!!
— Сэр, это ложь и провокация, — сказал Ши мрачно. — Я требую, чтобы…
— Требовать будешь потом, где-нибудь в другом месте. Здесь, в моем кабинете, требовать разрешено только мне. Ты слишком часто выходил сухим з воды, Хон. Я устал от тебя. Устал каждый день слышать о тебе от своих коллег. От бесконечного потока жалоб на тебя. Вызывающее поведение, тайные переписки, провокационные вопросы к воспитателям… а теперь это. Хватит! Я не стану «заминать» этот инцидент. Я сегодня же переговорю лично с директором на предмет передачи твоего дела в полицию. Твою судьбу будет решать следствие и суд. Голдстейн, ты — вместе с ним! До этого момента вы отстранены от обучения, — отчеканил Кито.
Ши стоял ровно, лишь закусив губу от волнения, а вот лицо Шона изменило цвет, сделавшись из шоколадного бледно-коричневым. Я подумал, что он сейчас упадет в обморок.
— Сэр, да как вы можете? Я ничего не сделал! — запротестовал Шон. — Что за проклятая паранойя движет вами?!
— Сэр! Они невиновны, клянусь! — яростно выступил вперед я.
— А вы… — он повернулся ко мне и Парфенову. — … благодарите Бога, что у вас хватило ума держать язык за зубами! С завтрашнего дня на неделю — в спецгруппу. А теперь вон отсюда!
Парфенов мгновенно выскочил прочь.
Я пробормотал:
— Сэр, они невиновны. Я могу ручаться за них. Пожалуйста…
— Ручаться?! Ты? — скривился японец. — Твои слова стоят не дороже, чем их слова, Сандерс. Ты произнес девять слов — и на девять дней продлил срок своего пребывания в спецгруппе. Произнесешь еще хоть одно — пойдешь следом за ними под суд.
— Иди отсюда, Алекс, — сказал Шон обреченно. — Это какое-то проклятое недоразумение. Я уверен, что все разрешится…
— Вон, Сандерс!
Едва держась на ногах, я развернулся и медленно вышел из кабинета. В коридоре я прошел, наверное, метров двадцать, а затем сел, прислонившись к стене, потому что сил идти не было. Перед глазами все плыло и я прикрыл их рукой, тщетно стараясь взять себя в руки и успокоится. Мысль, что меня пронесло и я в отличие от товарищей отделался испугом, в голову не лезла. О шестнадцати днях карцера я тоже сейчас не думал.
Я просто не мог смириться с фактом, что такое возможно — ни с того ни с сего, не совершив ничего противоправного, быть выдернутым с урока и отданным под суд за несколько двусмысленных слов. Вряд ли я когда-то отделаюсь от опасения, что то же самое может случится с кем угодно и когда угодно. И это называется — правовое государство? О чем мне вообще только что рассказывали на долбанного уроке правоведения? Господи, куда я попал?!
После произошедшего я весь день сидел на уроках, как зомби, практически не слушая преподавателей и не заводя разговоров с товарищами. К счастью, в этот день меня не спрашивали — может, просто повезло, а может, от преподавателей не укрылась моя мертвенная бледность и остекленевший взгляд.
Все глазели на меня и Парфенова с некоторой опаской, в каждом взгляде читался настойчивый вопрос «а где остальные?» Я оставлял вопросительные взгляды без ответов. Очевидно, что все лопались от любопытства и пребывали в напряжении, но не забывали и об осмотрительности, так что, скорее всего, до вечернего сбора отряда, где куратор разъяснит произошедшее, никто не рискнет завести со мной тайный разговор, боясь навлечь на себя проблемы.
После всего пережитого раньше я считал себя сильной и закаленной натурой, но сегодняшнее происшествие меня совершенно уничтожило. У меня было одно желание — поскорее оказаться в комнате, подальше от всей этой суеты и замкнуться в себе.
Закончив с учебой и своими обязанностями, я первым направился в общагу, так и не обменявшись ни с кем ни словом, не касающимся текущих дел. Зайдя в комнату, я молча повалился на кровать лицом в подушку и закрыл глаза. Слез не было — было лишь желание заснуть, а затем проснуться и понять, что всего этого не было. Что Шона и Ши не отдавали под суд за их глупую болтовню, что я никогда не попадал в этот чертов интернат, что меня вообще не забирали из Генераторного, и на Генераторное никто не нападал, и папа не уезжал от нас…
Я лежал так, не двигаясь, до самого ужина.
Я ждал появления Поля, чтобы хоть посмотреть ему в глаза, а может быть, прямо спросить, понимает ли он, к каким последствиям привел его донос. Но он так и не появился в комнате, как не появлялся и на уроках.