Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая

— Это действительно так, Джен! Ты не представляешь себе, сколько усилий мне стоило сделать хотя бы это! — возмущенно отозвался я на этот несправедливый упрек. — Ты что, не веришь мне?!

— Я верю тебе, Дима, просто… — она замялась и закусила губу. — … просто я хочу, чтобы ты понял, как я себя чувствовала все это время, постоянно думая о тебе, но не видя, не слыша. Иногда мне казалось, что ты даже не живой человек, а так — сон, фантазия. Иногда мне казалось, что нашу с тобой любовь я придумала…

— Но я живой, — улыбнулся я. — Вот же я, здесь, Дженни. Ты ничего не придумала. Я очень люблю тебя, и я очень по тебе скучал…

— Ты так легко произносишь это слово, — задумчиво глядя на меня, констатировала Джен. — Не задумываясь о его смысле. В университете я заметила, что многие парни произносят слово «любовь» словно заклинание, которое раздвигает девушке ноги. И на многих дурочек это действует.

— Дженни… — смутился я, поймав себя на мысли, что она, может быть, отчасти права.

— Но я не дурочка, Дима. Я прождала тебя все эти месяцы и записывала часы видеосообщений вовсе не потому, что в Австралии больше нет других парней. Я делала это, будучи уверенной, что между нами существует что-то большее. Какая-то тонкая связь на уровне душ и сердец, которая… но вот сейчас я смотрю на твое лицо и вижу на нем лишь скепсис и усталость.

— Ничего подобного!

— Ты сам не замечаешь это, Димитрис, но ты думаешь сейчас: «бла-бла-бла, опять она завела песню о своей любви». Тебе хочется опустить эту бесполезную болтовню и перейти сразу к делу?

Под ее обвиняющим взглядом, который словно сканировал меня насквозь, я почувствовал себя в какой-то момент жалким существом, неспособным вознестись над своими пошлыми мыслями и животными инстинктами. Но чувство вины долго не желало задерживаться в душе. Вместо него почему-то начала появляться злость.

— К чему ты клонишь, Джен? — устало спросил я. — Говори прямо. Ты больше не хочешь быть со мной?

— Вовсе нет! Просто… полтора года разлуки нельзя просто так вычеркнуть из жизни. Ты хочешь, чтобы я вела себя так, будто мы с тобой только вчера расстались. И я старалась, честно! Но… все эти дни не прошли бесследно — ни для тебя, ни для меня. Мы стали другими людьми. И нам теперь, в какой-то степени, нужно по новому узнать друг друга…

— Это мы сейчас и делаем, по-моему, — я приобняв девушку и попытался развеять ее тревогу беззаботной улыбкой. — Заново узнаем друг друга. Безо всякой видеосвязи, только ты и я. Так, как мы и мечтали все эти годы! Помнишь нашу последнюю встречу у лагерного костра в «Юнайтед»?

— Конечно, помню, — она смущенно опустила глаза. — Просто… мне нужно время, чтобы привыкнуть к тебе снова. Я не могу просто так сразу лечь с тобой в постель.

— Что ж, — с трудом сдержав негодование, я нервно откинулся на матрас. — Ну хорошо, давай тогда поговорим, о чем ты хочешь.

Я запоздало понял, что словесный оборот выбран неудачно. Должно быть, совсем разучился общаться с девушками. Ведь в извращенной женской вселенной вещи не принято называть своими именами.

— Вот опять, — как и следовало ожидать, грустно улыбнулась она, поднявшись и подойдя к стенке палатки, повернувшись ко мне спиной. — «О чем ты хочешь». А чего хочешь ты, Дима? Только одного?

— Чего ты хочешь от меня, Дженни? — тут уж я не сумел удержать в себе раздражение, и мой тон оказался резче, чем мне хотелось. — Оправданий? Извинений?

— Ничего я не хочу… — удивленная моей вспышкой, молвила она, оборачиваясь ко мне.

— Я не буду оправдываться и извиняться. Я устал от этого. Устал подвергаться унижениям и наказаниям за свое собственное естество. Устал стесняться и бояться того, что я человек, а не робот. Интернат сделал меня циничным? Может быть. Он научил меня ценить простые вещи, которые кажутся вам здесь чем-то естественным и неотъемлемым, о которых вы здесь даже не задумываетесь. Ты не представляешь себе, что это такое: когда ты не можешь пойти куда захочешь, съесть или выпить что захочешь, спать когда захочешь, поговорить с кем захочешь и о чем захочешь, получить нужную тебе информацию или поделиться ею. Когда ты сам себе не принадлежишь и ни на что не имеешь права!

— Дима… — изумленно выдохнула она.

— Знаешь что, Джен? — я вновь подошел к ней и обнял за плечи. — Я покаюсь тебе в своих грехах. В этой ужасной тюрьме, вспоминая о тебе, я не представлял себе пения соловьев и журчания ручьев. Я представлял себе твое лицо, твои глаза, твою улыбку. Твою нежную кожу с милыми веснушками, твои стройные ноги, твои упругие груди под моими ладонями. Я представлял себе, как наши губы сливаются в поцелуе, как мы нежимся друг у друга в объятиях… и как занимаемся любовью. Ты обижаешься, что я не хочу ни о чем говорить? Да нет, хочу. Просто есть язык более красноречивый, чем язык слов. Можно говорить, что хочешь, но все эти слова и сообщения — холодные и пустые. Лишь дыхание, которое ты чувствуешь, лишь тело, к которому ты прикасаешься — теплые и настоящие!