Захваченная моей внезапной пламенной речью, не в силах ответить хоть слово, девушка, открыв рот от удивления, маленькими шажками отступала, пока я не прижал ее к брезентовой стенке палатки
— О, Дима… — на лице Дженни было написано и удивление, и робость, и даже испуг — но были там и страсть, и желание. Она явно не находила в себе сил противостоять мне.
— Можешь винить меня в том, что я порочный, пошлый, примитивный, озабоченный, какой угодно. Или просто прими мою примитивную любовь такой, какая она есть, — прошептал я, мягко толкнув Дженни на матрас и сбросив с себя рубашку.
— Дима, пожалуйста, подожди! — она с просительным выражением лица протянула вперед руку. — Прежде чем мы…э-э-э… я должна тебе кое-что сказать.
— Уверен, это может подождать, — заверил я, сбросив с себя бриджи и присаживаясь рядом с ней.
— Дима, я… — выдохнув, она наконец произнесла то, что никак не решалась. — … уже не девственница.
Щеки девушки покрыл румянец от стыда. В ответ на мой недоуменный взгляд она начала скороговоркой объясняться:
— Понимаешь, мы с тобой так долго не виделись, я даже не была уверена, что ты помнишь обо мне, а вокруг была вся эта университетская жизнь, как ты и говорил, я поначалу старалась держаться в стороне от всего этого, но однажды так получилось, что… это все была просто ошибка!
Она смотрела на меня умоляюще, с замиранием сердца ожидая моей реакции. В отблесках света фонарика, отражающегося от стенок палатки, разрумянившаяся и взволнованная, она была так сексуальна, что я с трудом понимал, о чем она вообще говорит.
— Я понимаю, что ты сейчас, наверное, чувствуешь, Дима, правда, но пожалуйста…
Дженни явно опасалась, что ее признание повергнет меня в шок и ярость. Как же она ошибалась! Стыдно сказать, но даже если бы она сейчас призналась, что за этот год ее перетрахала половина общежития, вряд ли это изменило бы для меня что-нибудь в этот миг. Она была передо мной, я хотел ее, и ничего больше сейчас не имело значения.
Я вспомнил тот случай, когда Рина показала мне сиськи, а затем случай с Мей, и даже хотел рассказать о них, чтобы успокоить девушку, мол, никто из нас не святой, но, подумав, решил приберечь это для другого случая.
— Ты с ним все еще встречаешься? — спросил я.
— Нет, вовсе нет! Я же говорю — это была просто ошибка!
— Тогда забудь об этом, — придвигаясь к ней ближе, легкомысленно сказал я.
— Тебя это совсем не беспокоит? — отодвигаясь от меня по матрасу, с удивлением и обидой переспросила Джен. — Тебе что, вообще все равно?!
— Обиды и надутые губки — это прерогатива девчонок. Мужчина может лишь уйти, хлопнув дверью, или остаться. Я остаюсь, — произнес я твердолобо, склоняясь над девушкой.
Осторожным, но резким движением, чтобы Джен не успела воспротивиться, я стянул с нее футболку, и передо мной предстала белоснежная кожа ее груди с нежными розовыми сосками. По ее коже пробегали легкие мурашки.
— Я представляла себе это совсем не так, — стеснительно прикрыв свои груди рукой и отодвинувшись от меня по матрасу еще дальше, прошептала Джен с ноткой разочарования. — Наш первый раз должен был быть совсем другим!
«У тебя ведь он уже не первый», — подумал я, однако у меня хватило ума этого не говорить. Вместо этого я расстегнул пуговицу на ее шортиках и сильным движением стянул их с девушки вместе с трусиками. Джен сразу же робко сомкнула колени и взволнованно закусила губу.
— Выключи свет. Я так стесняюсь, — прошептала она.
— Нет, я хочу видеть тебя. Слишком долго я тебя не видел.
Должно быть, наша с Джен первая внебрачная ночь выдалась и впрямь совсем не такой, как девушка рисовала ее в своих нежных эротических фантазиях. Наша с ней сексуальная температура явно не совпадала. Девушка до последнего момента не была уверена, что мы поступаем правильно, и вела себя подобно загнанной в угол жертве, над которой взявший ее в плен варвар собирается учинить грубое насилие. Я же после полуторагодичного воздержания был слишком возбужден и нетерпелив для долгих предварительных ласк и обхаживаний.