— Я не знаю этого наверняка, ребята, — развел руками Роберт. — Я попробую навести кое-какие справки. Но ничего обещать не буду. В этой сфере все «серое», а иногда совсем «черное». Бывает, что не удается отыскать концы.
— Но ведь если Чхона допустили в интернат и позволили ему выступить перед учениками — это значит, что за ним стоит кто-то могущественный, правда? Ты ведь сам намекал мне, что «Вознесение» — это проект э-э-э?.. — я прикусил язык, будучи не уверенным, можно ли говорить такое при Джен.
— Да, определенно, за ним кто-то стоит. Но круг людей, обладающих достаточным для этого влиянием, весьма широк. Такие есть и в центральном правительстве, и в муниципальном, и в корпорациях, и в фонде Хаберна.
Я едва смог скрыть разочарование. Я был уверен, что Роберт, с его связями и знаниями, сможет рассказать мне намного больше. Впрочем, может быть, ему действительно требуется больше времени, чтобы отыскать необходимую информацию. Я заколебался, думая, не рассказать ли ему и о наиболее щекотливой части разговора, но так на это и не решился.
— Ну и что ты думаешь, Дима? — беспокойно глянула на меня Джен. — Ты же не хочешь работать на этих людей, правда?
— Нет, — признался я. — Мне все это не слишком нравится. Даже если мне и не светит грант от «Аэроспейс» и Королевская воздушная академия, я не думаю, что этой мой путь. А ты что скажешь, Роберт?
Полковник задумчиво покачал головой.
— Я хорошо понимаю твою обеспокоенность, Дима.
— Мне бы не помешал твой совет.
— Это только твой выбор, Дима. Ты уже взрослый человек, и только ты способен решить, как ты хочешь прожить свою жизнь. Ни я, ни даже твои родители, будь они сейчас рядом, не сделали бы этот выбор за тебя. Руководство твоего интерната тоже это делать не вправе. Если ты предрасположен к какой-либо профессии — это еще не отнимает у тебя права выбора.
— Я всегда хотел заниматься чем-то полезным, значительным. Космос для меня — это… это что-то невероятное. Даже когда я был заперт в интернате, по ночам я иногда подходил к окну, смотрел на звезды и понимал, какая все это мелкая и незначительная суета — то, чем мы тут занимаемся. Наши страхи и переживания, наши чувства и мечты, наша политика, религия, культура, все то, что мы считаем важным — значит ли это хоть что-нибудь против дыхания вечности во Вселенной с миллиардами миров?
— Да тебе стоило бы философом быть, а не астронавтом, — усмехнулся Роберт.
— Я, может быть, не Альберт Эйнштейн, но я все-таки не считаю себя тугодумом, который только и способен, что бегать и стрелять. Да, я в неплохой форме. Ну и что?! Хороший тонус пригодится в любой профессии. Помимо здоровья, у меня есть еще и определенные суждения о жизни. Я не хочу быть наемником, который убивает людей за деньги, под каким бы соусом мне это не преподносили. Может быть, я смог бы стать врачом, или преподавателем физкультуры, или даже рабочим на стройке. Может быть, я смог бы стать полицейским или даже обыкновенным солдафоном, если бы у меня не осталось другого выхода — но не наемником! Они все говорят мне о долге перед государством, о врагах. Но каких врагов они имеют в виду, я так и не понял. Я считаю, что сейчас время думать о мире, а не о войне. Человечество пережило очень страшные войны, и этого достаточно.
— Ты во многом прав, Дима. Правда, от врагов зарекаться не стоит. Существует множество сил, противоборствующих власти. Так было испокон веков, так и сейчас. Никакое общество неспособно существовать, если на его страже не будут стоять угрюмые люди с пистолетами и дубинками — эта горькая аксиома вряд ли когда-нибудь изменится. Но война — это грязное и очень тяжелое дело, Дима. Володя мог бы сказать тебе об этом кое-что. Ему приходилось сражаться и убивать людей. Я убежден, что он был тогда стократ прав. Но я знаю, что каждый раз, когда он видел на своих руках кровь людей… часть волос твоего отца становились седыми, и что-то с жалобной лебединой песнью умирало у него в душе. На поле боя никто не чувствует себя комфортно, Дима, кроме маньяков и психопатов. Нормальным людям находится там очень тяжело: со временем они там перегорают… или превращаются в маньяков и психопатов.
Глубоко вздохнув, Роберт продолжил:
— Как гражданин Содружества и военнослужащий, давший присягу, я обязан сказать тебе, что это честь — защищать наше государство от его врагов. И ты, судя по твоим качествам, способен достойно исполнить этот зарок. Но как друг твоего отца, которому доверено присматривать за его единственным сыном, я не могу не предупредить тебя — исполняя его, ты вряд ли будешь счастлив. Что-то подсказывает мне, что это, безусловно, не та работа, на которой тебя хотели бы видеть твои родители. Они отправили тебя сюда в надежде, что ты обретешь мир и достаток. Война — это последнее, с чем твой отец посоветовал бы тебе связать свою жизнь. А война, на которой никто не носит флагов и мундиров — это худший сорт войн.
— Я того же мнения. Это мне не по душе, — кивнул я. — Но могу ли я отказаться?