— Без команды не пользоваться. Ничего здесь не трогать. Здесь все должно быть в безупречном порядке, — как автомат, проговорил Сто шестой.
— Черт возьми, ты разве не видишь, что мне нужно в лазарет?!
— Ничего серьезного, — бегло оглядев меня, констатировал мужик.
— Ты что, прикалываешься, мать твою?! — харкая кровью, спросил я.
— Там, возле душевой, есть пункт первой помощи, — комвзвода указал в дальний конец помещение, и добавил: — Быстро приведи себя в порядок, Триста двадцать четвертый. За тобой могут прийти в любой момент, чтобы выполнить полагающиеся по прибытию процедуры. А на завтрашнем построении ты должен будешь занять свое место в строю.
Я лишь покачал головой, никак не реагируя на это безумие.
— Что за «процедуры»? — спросил я настороженно, вспомнив опыт «Вознесения».
Сто шестой не стал отвечать на мой вопрос, и вообще не произнес ни одного слова, которого можно было ожидать от товарища по несчастью, и не предложил помощи — лишь безразлично зашагал прочь, оставив меня возиться со своими ранами, скрипя оставшимися зубами от боли.
— Как же ты мог вляпаться в такое дерьмо, Димитрис? — шептал я, разглядывая в зеркале свою распухшую разбитую рожу с переломанным носом.
Обидно было не то, что пятидесятилетний хрыщ только что отделал меня, как бифштекс, без видимого труда. И даже не то, что в месте, куда я попал, такое обращение считалось в порядке вещей, а выбраться отсюда раньше срока не представлялось возможным. Больше всего угнетало, что я, привыкший всегда и везде быть первым, самым сильным и выносливым, с прошедшего четверга вступил в полосу травм и неудач, какие иногда бывают у спортсменов.
Еще в четверг утром я вставал бодрым и здоровым, каким вряд ли может назвать себя хоть один человек в наше время. В тот же день днем я пережил смертельную схватку со спятившим «Автоботом», едва не расплющившим меня, а на закуску оказался оглушен ударом бейсбольной биты по голове. Едва я очнулся, как в душных подземельях Южного гетто мне едва не отрезали член. Не успел отойти от этого — и на тебе, смертельная схватка с Тайсоном Блэком, голышом и босиком на арене из битого стекла. Чудом выбрался живым — и вот, Димитрис, пожалуйста, выбитая взрывом бронированная дверь врезается в тебя со скоростью автомобиля, заставляя благодарить небеса за то, что ты отделался вывихом, треснутыми ребрами и ушибами. Но даже этого обозлившейся на меня Фортуне оказалось мало: вначале Чхон едва не остановил мне сердце, затем я получил по вывихнутой руке дубинкой с электрошоком, а под конец меня избили так зверски, как не избивали ни разу в жизни ни на ринге, ни вне его.
С каждой следующей травмой, между которыми я не получал времени на восстановление, я чувствовал себя все слабее и все менее уверенно. В том состоянии, в котором я сейчас находился, я не годился даже для обычной службы в полиции, не говоря уже о прохождении бесконечных тренировок, призванных выжать из человеческого организма все и немного больше, чем дано ему природой.
Чхон прекрасно это понимал. Он специально это сделал. Чертов ублюдок! Ему было известно, насколько я здоров и хорошо подготовлен. Но он не захотел, чтобы Грей-Айленд стал для меня легкой прогулкой. Хотел устроить мне настоящее испытание, требующее отдачи даже не на 100, а на 120 %. Поставить на грань выживания. Именно так, и никак иначе, по извращенной логике этого сукина сына, люди становились железными легионерами.
— Думаешь, сломаешь меня? — нагло ухмыльнувшись своей разбитой физиономией в зеркало, прошептал я. — Не тут-то-было. Я никогда не боялся испытаний. Никогда, слышишь?! Я всегда добивался своего и побеждал. И я сделаю это даже на этом чертовом острове. Еще увидишь, Чхон.
— Триста двадцать четвертый! — услышал я чей-то голос из «казармы».
§ 41
Выйдя из блока «А», в котором располагались казармы моей роты, я занял свое место в проходившей мимо колонне по двое, состоящей из четырех десятков новоприбывших.
Невысоко над колонной парило сразу два поисково-наблюдательных дрона с водородными двигателями. Дроны были чем-то похожи на полицейские «Глазки», но те были помельче, выкрашены в черно-белый цвет с эмблемами SPD и красно-синими мигалками, а у этих корпус был покрупнее, полностью матово-серый, а бронированное стекло, под которым была скрыта аппаратура для наблюдения на все 360 градусов — непроницаемо черное. Броня, как мне показалось, у этих тоже была толще.
Колонну погонял кряжистый чернокожий инструктор лет сорока с лицом, похожим на бульдожью морду, со стрижкой под бобрик, тяжелым лбом и густыми бровями, из-под которых нас сверлил тупой, жестокий и не отягощенный излишним интеллектом взгляд. Мысленно я окрестил его Бульдогом.
Я заметил на лицах многих новоприбывших слегка растерянное выражение лица. По-видимому, и для них реалии Грей-Айленда во многом стали сюрпризом. Что ж, по крайней мере, их никто не избивал. Я заметил, как несколько взглядов скользнуло по моему заплывшему лицу — если не с сочувствием, то, по крайней мере, с тревогой из-за сознания того, что они могут оказаться следующими.