Новый мир. Книга 3: Пробуждение (СИ)

— Ты сможешь отличить, — ни капли не сомневаясь, заверила она.

Я стоял в расстроенных чувствах. Признавшись другому человеку в том, что я долго не желал признавать даже наедине с собой, я вдруг почувствовал себя голым, невообразимо жалким и смешным, совершенно беззащитным перед всей безнадежностью и абсурдностью той ситуации, в которую я угодил, сам того не заметив.

Всю жизнь я наращивал в себе толстокожесть и искренне полагал, что иррациональность любви сильно преувеличена популярной культурой. Насмехался над романтичными идиотами, которые мучились из-за безответных чувств вместо того, чтобы пойти себе дальше и найти то, что им подходит. И вот теперь кто-то словно по-садистски поиздевался надо мной, вложив в моё сознание чувства к человеку, с которым у меня не было ни малейших шансов построить какие-либо отношений. У этой сумасшедшей истории не могло быть не то что конца — у неё не могло быть вообще никакого начала и продолжения.

— Проклятье, — выругался я.

— Со стороны очень похоже на любовь, — продолжая рассматривать меня, констатировала Клаудия.

Я бессильно покачал головой, отчаянным жестом дав понять, что не знаю, что и думать.

— Клаудия, я не хочу быть идиотом, которого просто водят за нос. Мне очень хочется доверять ей. Но ты правда считаешь, что мне стоит ее верить? Она правда та, за кого себя выдает?! Или я просто наивный болван?!

— Никто не может сказать этого, кроме тебя.

— И все-таки что ты думаешь?

Клаудия вздохнула, глубоко задумавшись.

— Я привыкла оценивать действия и мотивы людей осторожно и скептически. Пожалуй, даже слишком. Моя жизнь к этому располагает. Я часто видела, как те, кто выступают под знаменем защиты прав человека, оказываются, тайно или явно для себя, всего лишь чьим-то орудием.

Она продолжила, заговорив с рациональностью скептика:

— Ты не можешь не замечать междоусобной борьбы, которая сейчас происходит во власти. Позиции Патриджа пошатнулись. Он слишком стар, слишком авторитарен, слишком прочно прирос к своему креслу. От него начали уставать даже в его окружении. Олигархия выдвигает нового лидера, молодого и обаятельного — Райана Элмора. Я прекрасно понимаю, что эта перемена не сулит обществу никаких реальных изменений. Серые кардиналы останутся, прикрытые от глаз обывателей завесой мишуры, а новый лидер, пусть даже обаятельный, будет еще более беспомощной марионеткой в их руках, чем нынешний. Но обыватели ведутся на эту имитацию политического процесса. Так что за их умы и сердца идет серьезная борьба.

Дав мне время подумать, она закончила:

— Путь политика похож на проход по узенькому мостику, под которым разверзся целый океан грязи. Толкнуть конкурента вниз — мечта каждого. Особенно если сделать это осторожно, чтобы никто не догадался, что это ты. Правозащитники, журналисты, общественные активисты — такие себе пращи, с помощью которых удобно метать камни в соперников, при этом оставаясь как бы не при чем.

— К чему ты ведешь? Говори прямо.

— Отец Фламини — серьезный политик, один из самых умных и дальновидных. Говорят, что они с отцом близки. Зная это, я могла бы предположить, что она действует в интересах его отца или его политических союзников. А они взамен гарантируют ей политическое прикрытие и неприкосновенность. Я видела много подобных случаев.

Я становился все задумчивее. Следя за игрой теней на моем лица, она, тем временем, добавила:

— Но пусть эти слова не влияют на голос твоего сердца. Мои догадки могут быть верны, а могут и не быть. Кроме того, общественную и политическую жизнь не стоит смешивать с личной. Она может быть правозащитницей, а может быть интриганкой. Но и та, и другая, способны любить. Лишь ты один должен увидеть и почувствовать, достойна ли она твоего доверия. Дай ей шанс.

Я вновь вздохнул.

— Спасибо, Клаудия, — наконец ответил я, поднимая на нее взгляд: — Я редко говорю это, но твоя поддержка очень многое для меня значит. Мне будет не хватать ее.

— Димитрис. Если бы даже я не любила тебя, как родного сына или младшего брата, я все равно никогда не отказала бы тебе в помощи в память о замечательнейшем человеке, которого я когда-либо знала. И это никогда не изменится, — сделав шаг мне навстречу и тепло сжав мне руку, произнесла она.

Я не успел ничего ответить, как она мягко заключила меня в объятия. Несколько секунд мы стояли в тишине, обнявшись. Мне не было неловко — лишь тепло и спокойно. И никакие слова в этот момент не требовались.

— Береги себя, мальчик мой, — шепнула она мне на ухо.

— Ты тоже.

Крепко и тепло сжав мне на прощание плечо, она плавно скрылась в темноте.

Я остался стоять в одиночестве, в глубокой задумчивости и тоске.

§ 102

Путь назад в город был преисполнен размышлениями. Несколько раз я настолько сильно в них погрузился, что едва не угодил на своем скутере в аварийные ситуации. Но даже громкие сигналы автомобилей не могли заставить меня, обычно осторожного на дороге, прийти в норму. Серые тучи, которые заволокли небо, были отражением того, что происходило в моей душе.