Новый мир. Книга 5. Возмездие

Напротив нашей скамейки фрагмент кирпичной стены обвалился, так что открывался неплохой вид на пещеры. Если, конечно, слово «неплохой» уместно по отношению к этому месту.

— Вот он, наш дом, — поведал Ши, оглядывая пещеру с той смиренной и фамильярной нелюбовью, какую можешь испытывать к злу хорошо знакомому и неизбежному. — А ведь было время, когда нам казалось, что не может быть ничего хуже, чем быть запертым в «Вознесении».

— Я это помню, — согласился я.

Я не мог определиться, с какой из сотни тем, которые стоило обсудить, лучше начать. К счастью, дилемму решил Ши, сочтя, что мне не повредит небольшая экскурсия.

— В «Чистилище» — больше тысячи заключенных. Все они живут тут, в этих проклятых пещерах. Тюрьма разделена на три секции. Секция «А» — колония общего режима для мужчин. Мы сейчас в ней. «B» — колония для женщин. Там тебе едва ли удастся побывать, да и не стоит оно того, уж поверь — на модельную школу это совсем не похоже. Ну и «C» — зона супермаксимальной безопасности. Отсюда ты ее не увидишь. Это там, глубже, под землей. Не советую туда попадать. Из тех, кого угораздило — еще никто не возвращался.

— Люди здесь просто бродят кто где хочет? Никаких камер? — недоверчиво переспросил я.

Осознание того, что мне может быть предоставлена такая свобода передвижения после 3,5 месяцев в «зоне 71» приходило с трудом.

— Мы и так заперты надежнее некуда. Зачем запирать еще раз? — пожал плечами кореец.

Еще раз пройдясь взглядом по пещерам, он признал:

— Да, простора тут побольше, чем в других зонах. Зэки предоставлены сами себе. Кучкуются как хотят. Объединяются в кланы, чтобы выжить и отжать побольше похлебки. Тюремщики в это не вмешиваются. Им весело смотреть на это с высоты своего чертового Олимпа. Как реалити-шоу!

Вспомнились комментарии интенданта Гриза, соответствующие этой оценке.

— Давно ты тут? — поинтересовался я.

— Скоро будет два года. После того как в 93-ом я был среди предводителей бунта в Парраматте, мне добавили к моим двадцати пяти годам пожизненный срок, из-за пары охранников, убитых во время бунта, и перевели сюда.

Об убитых охранниках Хон вспоминал спокойно, без эмоций — примерно так, как опытные солдаты вспоминают о врагах, убитых на войне.

— Мне казалось, что тебе дали восемнадцать, — припомнил я.

— Они превратились в двадцать пять после того, как я участвовал в бунте на урановых шахтах в графстве Мак-Донелл в 90-ом. Ты не знал, что меня запроторили сначала туда?!

— Слышал об этом, — признал я, ощутив неловкость из-за воспоминаний об отрезке жизни, когда он уже сидел, а я еще работал в полиции.

— Что ж, ты, по крайней мере, не был среди моих надзирателей. А Голдстейн работал инженером на этой самой сраной шахте. Я видел его однажды издалека. Чистенький такой, в каске, в очочках. Он на меня даже не посмотрел.

— Я знаю, что у вас с ним все непросто, — осторожно заметил я.

— Ничего «непростого», — возразил Ши, сжав зубы. — Этот беспринципный ублюдок с потрохами продался корпорациям. Пока я дышал радиоактивной пылью, он сидел задницей на мягком стуле в чистеньком офисе и подсчитывал барыши, которые Консорциум срубит на моей смерти. Ты в этом видишь что-то сложное? Я — нет. Если мы встретимся еще раз, когда на мне не будет наручников, а между нами не будет решетки — я убью его, не колеблясь.

Я внимательно посмотрел в глаза Ши, который заговорил об убийстве человека, которого сам когда-то называл лучшим другом, и понял, что он не шутит, не преувеличивает. Восемь лет в тюрьме обострили и без того трудный и конфликтный характер Ши. Жестокие реалии тюрьмы, «убей или умри», разбередили старые раны, которые оставили на ребенке десять лет голодных скитаний по пустошам, и которые лишь поверхностно залечила адаптация к цивилизации. Тюрьма вызвала на поверхность дремлющую у него в душе агрессию и жестокость — те самые качества, которые были тут нужны, чтобы выжить.

Вспомнилось, как мы трое, и с нами Сережка Парфенов, коротали вместе непростые будни в интернате — поддерживая один другого, не позволяли унывать. А уже после выпуска, в студенческие времена — до чего весело мы проводили время, когда ребята приезжали на выходных из Элис-Спрингс в Сидней. Мы сидели в кофейнях, носились по городу на великах, скейтах, роликах, ходили на футбол и баскетбол, просто валялись на траве в парке. Вспомнилось, как эти двое, Шон и Ши, постоянно ходили в обнимку, без умолку ржали над только им двоим понятными приколами, делали море дурацких сэлфи, не упускали ни одного случая по-черному подколоть друг друга или провернуть вместе какой-то бесшабашный прикол, за который всем потом было стыдно, но ржачно. Помню, как девушка Шона, Лина как-то пожаловалась мне в шутку, что Шон любит Ши вдвое больше чем ее.

Здесь и сейчас далекие юношеские воспоминания казались извращенным сюрреализмом. Неужели эти солнечные дни действительно были частью наших жизней, которые в итоге привели нас сюда?

— Значит, ты теперь в Сопротивлении? — наконец решился я перейти, пожалуй, к самой сложной и неоднозначной из неминуемых тем.