Перенесемся в демократическую Россию. 1989-й год. После долгого пятнадцатилетнего перерыва Эткинд получает возможность приехать в родной город. В Герценовском институте создается Комиссия, призванная пересмотреть решения 1974 года.
“Рассказывать об этом не могу, — пишет Эткинд в очерке „После казни”, — все равно не поверят”. И ограничивается выдержками из документов и кратким перечислением событий.
Так что же было?
Изучив (можно вообразить, с какой неохотой!) “дело” Эткинда, Комиссия пришла к выводу, что в отношении “Ефима Гиршевича” имело место нарушение законности и прав человека (“Квалификация действий была чрезмерной и была обусловлена режимом ограниченного демократизма того времени”). Посовещавшись, решили: рекомендовать ученому совету отменить решение 1974 года как “необоснованное”.
Вопрос о помиловании Эткинда в ту пору — на ранней заре российского демократизма — решался по-прежнему, то есть тайно, тайным голосованием. Результат: тридцать шесть человек одобрили решение Комиссии; семеро были против; семеро воздержались.
Потом наступила техническая пауза, затянувшаяся... на пять лет. Через пять лет Эткинда пригласили на заседание Совета (уже не институтского — институт преобразился за это время в университет) — для торжественного вручения некогда аннулированных дипломов доктора наук и профессора. Эткинд приехал и принял участие в этой странной, ни в каком уставе не прописанной процедуре. Принял участие, думается, лишь с тем, чтобы посмотреть на лица коллег.
“Нет сомнений, что четырнадцать человек, которых я имел в виду, сидели передо мной в зале; но все они молчали — ведь голосование было тайным. Какая тоска! Прежде молчали наши сторонники, теперь молчат наши противники. Страна рабов”.
Слово “рабство” повторяется в его книге не раз.
“Я с удивлением смотрю на вас сегодняшних, — говорил Эткинд, обращаясь тогда к совету, милостиво вернувшему профессору „корочки”, ему уже, кстати, совершенно не нужные, — на тех анонимных четырнадцать человек, которые согласны со своим прежним рабством”.