— Да что ж тут расскажешь? — скорбно начал Лунь. — Просто — наболело... где-то вот здесь.
Потом он молчал довольно долго (сильный эффект!). Потом глухо заговорил. Суть его речи была известна — и обречена на успех. В эту лихую годину, когда народ стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, он (Лунь) выбрал время, которого Бог ему уже не так много отвел, чтобы принять участие...
— Возглавить! — выкрикнул Сысой, но Лунь лишь горестно отмахнулся.
— Возглавлять мне что-нибудь уже поздно, — умудренно улыбнулся он. — Я просто поехал сюда, потому что надеялся в меру моих слабых уже сил как-то помочь людям в их нужде.
Одному он помог точно — Фалько.
— Но оказалось, — голос его вдруг окреп, — что здесь, под прикрытием высоких словес, творится... торжище! Совершаются сделки!
Народ зааплодировал. Он, как и всякий народ, обожал безумно, когда его чудовищные подозрения наконец оправдываются и кто-то режет наконец правду-матку. Особенно — такой вот!.. Кстати — какой?
— Да ну... — произнес мужик с нами рядом. — Он, говорят, еще в ЦК был!
— Ну и что? — горячо возразила ему его жена. — А где ж такому человеку тогда было быть? В Париже — или в ЦК!
— Поэтому, — скорбно закончил Лунь, — я покидаю... это торжище!
Отличное, кстати, слово нашел. Лунь спустился со сцены, поддержанный на ступеньках Фалько.
— Во, — загудели в зале, — тот самый с ним! Который все тоже насквозь видит!
Народ шумно расступался. Лунь шел, благодаря кивками всех тех, кто освобождал ему путь, шел, как и обещал когда-то, — пешком. Правда, судя по спутнику — недалеко.
Прием этот — “полет Луня” — знали все опытные люди: внезапно вылететь, чисто и светло, из какого-нибудь крупного дела, обдав его белоснежным своим пометом... Что может быть краше? Остается лишь гордиться тем, что есть еще у нас такие люди... пока.
— Это конец! — сказал мне Крот. Нас обтекала толпа, устремившаяся за пророком. — После такой плюхи нам уже не встать!
— Встанем! — сказал я.
Настоящих плюх не видал. Молодой ишшо.
В следующие дни мы с Кротом пытались как-то восстановить хозяйство. Потерпев полное поражение наверху, взяли пониже, снова подались в народ, пришли на разлив у моста, где нежился многоглавый змей, явно торжествуя.
— Ну что? Вмазали вам? Не любите правду-то?! — проговорила его главная, бровастая голова.
Судя по его голосу, лицу, стилю поведения, он сам был не чужд восприятию сумм “в особо крупных размерах”... но при торжестве правды ликуют все — особенно если эта правда к тебе не относится.
— Ну что? За помощью пришли? — торжествовал он.