— А батя, тот охотник был, да. Тот пропадал все время — в партизанах привык к лесной жизни, остановиться не мог. Так что изредка его видели. Однажды мать с утра, пока он не очухался, не ушел, говорит ему: возьми крючок, иди хоть сена из стога в кошелку надергай, да бери не верхнее, мерзлое, а из глубины! Тот оделся, пошел. Подходит к стогу — глядь: совсем свежие по пороше заячьи следы — только что приходили кормиться. Зашел тихо в избу, схватил ружье и — по следам: вдоль речки, на холмы. И весь день так прошастал, никого не убил. Вернулся ночью — все уже снова спят. Жрать охота, рассказывал. В печку залез, пощупал — какая-то кастрюля теплая, в ней что-то жидкое, но попадаются и куски. Покушал и спать рухнул. Просыпается — мать ругается: “Куда болтушка для свиней делась — вечером заготовила? Ты, что ль, схлебал?”
Мы некоторое время сидели, тихо улыбаясь. Потом Петр поднялся:
— Все, пойду сдаваться властям. А ты сиди: может, еще покормят!
Он зашел в летнюю выгородку, где спала жена.
— Галя! Я животное? — послышалось оттуда.
Ответа нет.
— Галя! Я животное?
Потом, на пятый уже запрос, послышалось долгожданное:
— Да! Да!
Петр вышел оттуда довольный.
— Ну... сейчас маленько покурим — потом повторный заход предприму!!
Мы посидели молча, пока Петр набирался духу на второй заход. К беседке был прислонен черный мотоцикл, еще пахнущий разогретым мотором.
— Славки моего, — не без гордости сообщил он. — Скотиной совсем не интересуется. Одна техника на уме. Гоняет все ночи с дружками своими! — (Как же, слышал их грохот!) — А теперь вот дрыхнет...
Не то что мы!
ГЛАВА 12
Все! По рюмочке — и спать!
По дороге в гостиницу я выгреб на старый центр: буквою “П” три красно-белых кирпичных домика — прежде, видимо, тут самых главных. Управа? Полиция? Почта? Сейчас все здесь подзаросло лебедой, но жизнь, несмотря на ранний час, бурлила. Результаты ночного бдения бизнеса и власти были налицо: Крот получил в свое распоряжение дом, один из трех.
Мебель прежних обитателей, выкинутая решительными “секьюрити”, валялась под окнами. Рядом стоял народ. Многие почему-то оказались слепыми, с какими-то бандурами, висящими на груди. Да, динамично тут работают: выселили не просто общество слепых, а филармонию слепых бандуристов! И вот они, сойдясь к дому и навострив свои бандуры, грянули “Интернационал”!
Вспомнился Петр: “„Красный пояс”, говорят! Так любой пояс покраснеет, коли все отнимать!”