Новый Мир ( № 1 2007)

Подробный разбор причин сегодняшней востребованности фантастического в “серьезной” литературе. Под этой “маркой” выстроен и весь номер журнала, с соответствующей рубрикацией (“Героическая былина”, “Метаморфозы”, “1001 ночь”, “Аллегория” и т. п.). Мне более всего приглянулось небольшое фантастическое повествование Анатолия Королева “Коллекция пепла” в рубрике “Жутик” (по аналогии с “бутик”?) — о маньяке-коллекционере, “подчищавшем историю”.

Из архива журнала “Континент”.Публикация Елены Скарлыгиной. — “Континент”, 2006, № 3 (129).

Очень ценная публикация доцента журфака МГУ, не первый год изучающего парижский период жизни журнала. Имена и легенды, легенды и имена. Здесь — часть переписки главного редактора за самые разные годы.

Но вот споткнешься на одном только слове во введении — и что делать?

“Публикация произведений неподцензурной русской литературы, прозы и поэзии авторов, подвергавшихся гонениям на родине, — устойчивая характеристика редакционной политики „Континента”. Борис Чичибабин и Геннадий Айги, Сергей Гандлевский и Александр Сопровский, Венедикт Ерофеев и Лидия Чуковская, Бахыт Кенжеев и Фридрих Горенштейн — вот показательный ряд именсоветских литераторов(курсив мой. —П. К.) (его можно продолжить), печатавшихся на страницах парижского „Континента”. А публикуемые в этой же подборке письма Владимира Корнилова, чья повесть „Без рук, без ног” появилась в первом номере „Континента”, а также письма Инны Лиснянской и Семена Липкина, чьи стихи “Континент” печатал в самые глухие годы брежневского застоя, — выразительная иллюстрация того, насколько важен и духовно необходим был этот журнал тем, кто сохранял душу живу и отчаянно сопротивлялся идеологическому катку тоталитарного общества”.

Надо было, кажется, выбрать другое какое-то прилагательное или даже — все определение. И это, поверьте, не мелочь, если даже иметь в виду, что они — “советские”по местужительства. Они не “советские литераторы”.

Анатолий Кобенков.Губернский понедельник. Стихи. — “Дружба народов”, 2006, № 10.

Думать о том, что жизнь на исходе,

вернее верного на огороде,

в котором дедка держался за репку,

бабка за — дедку, кипрей — за сурепку,

пемза редиса — за всполох салата,

хрен белотелый — за выдох солдата,

тяпка — за грядку, ну и так дале…

Если мне выпадет на пьедестале

неба держаться, то лучше — лопатой,

в образе тяпки или мотыги…

это вернее, чем в облике книги…