Новый Мир ( № 1 2009)

Молодой загнил окончательно. Последний раз я видел его, когда он ковылял по снегу в своей тапочке в санбат — Король пинками уже погнал его к медикам, — а гной по ноге стекал сгустками. В роту он больше не вернулся.

Короля перевели на бортовой “ЗИЛ”, от ненавистной ему должности “комода” он все же избавился. Я с трудом переносил его, когда встречал. Все вспоминалось, как он привязал гранату к кошке и выкинул ее в окно: “Задолбала мяукать, сука…”

Что со Славкой, не помню.

Когда мы виделись, об этой ночи не разговаривали.

Все равно они нас убили.

Просто “муха” не сработала.

 

РУССКИЙ

Из подъезда навстречу выходят двое. Русские. Старуха и дед с кривой ногой.

— Ребята! — кричит дед и падает на колени. Кривая нога ему мешает.

Я не знаю как передать его дальнейшие движения: идет на коленях, ползет, волочится по снегу — в общем, перебирается в нашу сторону, вытянув вперед руки, и не переставая кричит:

— Ребята! Русские! Родные! Пришли! Ребята!

Больше дед ничего сказать не может. Подползает к нам и начинает всех подряд обнимать за ноги, тыкается в штанины лицом, словно собачка или ребенок, который нашел своих родителей.

— Ребята! Пришли, миленькие! Пришли, родимые! Ребята! Не уходите больше! Не уходите! Ребята!

Старуха тоже плачет, она целует всех по очереди, ее слезы холодят кожу.

— Ребята! — кричит дед. — Они каждую ночь приходили! Семь раз выводили меня расстреливать! Они меня пытали! Ребята, не уходите!

Дед ломается в крике напополам, падает в снег и рыдает. Он в полной невменяемости. Это сложно описать, если сам не видел. Человек годами — годами! — жил в постоянном ужасе. В тотальном ожидании расстрела.

В пытках. И теперь все эти годы выплескиваются из него одномоментно.

Концентрация безумия войны.

От меня опять уплывает ощущение реальности. Не может этого быть со мной, москвичом, бакалавром юриспруденции, в европейской стране двадцать первого века. Это кино такое. Хроника Великой Отечественной. Освобождение Освенцима. Хатынь.

Но это не со мной. Не здесь. И не сейчас.

Похоже, все испытывают примерно то же самое. Никто не говорит ни слова. Никто не наклоняется и не поднимает деда. Мы тупо стоим и смотрим, как он кричит под ногами и цепляется за штанины. Это не человек — сгусток страха и истерии.