Новый Мир ( № 1 2009)

И в тот момент не было для меня человека ближе и понятнее, чем Игорь.

Потом был штурм, и мы опять мотались по всему батальону. Встретились лишь в шестом микрорайоне, куда меня притащил с собой замкомбат. На следующее утро замкомбат уехал, а я плюнул на все и отпросился в пехоту. Он меня с легкостью оставил — не его связист, не его проблемы.

Недели две мы жили вместе. В памяти запечатлелась картина: вымерзший, разбитый двор, воронки, торчащие из земли расщепленные деревья, белеющие мясом сучья, пустые окна, “Урал” с боеприпасами и столпившиеся около него солдаты, стрельба за домами и Игорь, поставивший котелок с фасолевым супом на гусеницу бэхи… Он ел торопливо, на ходу, закидывая в себя холодное варево. Когда рота получит боеприпасы, мы должны выдвинуться.

Я его позвал. Он оторвался от котла и посмотрел на меня. Но, кажется, он меня не увидел.

Он уже тогда знал.

Игорь погиб десятого марта в горах под Шаро-Аргуном. Его взвод попал в засаду, чехи подпустили их в упор и стали расстреливать с трех сторон из крупнокалиберных пулеметов.

Один из пулеметов бил из-за кладбища, и Игорь, прячась за могилами, подобрался к нему на пятнадцать метров и размахнулся, чтобы бросить гранату, но не успел. В него попало сразу несколько пулеметных очередей. Изуродовало так, что в бушлате мало что осталось. Выпавшая из рук граната скатилась ему под ноги, и Игорь, уже мертвый, падая, накрыл ее своим телом.

Его не могли вытащить двое суток, и кладбище в наших разговорах стало делиться на “до Игоря” и “после Игоря”.

Потом его все-таки вытащил Олег Борисов из взвода связи — обмотав за ногу солдатским ремнем и ползком волоча вниз по склону.

До сих пор не могу простить себе, что это сделал не я.

Комиссар катанья

Кабанов Александр Михайлович родился в 1968 году в Херсоне. Окончил факультет журналистики Киевского госуниверситета им. Т. Г. Шевченко. Автор семи книг стихотворений. Лауреат премии журнала “Новый мир”. Основатель поэтического фестиваля “Киевские лавры”, главный редактор “журнала культурного сопротивления” “ШО”. Живет в Киеве.

 

Дробь

Дорогие ослепшие зрители

и дешевые оптом читатели,

если утка взлетела в числителе,

значит, утку убьют в знаменателе.

Все чужое — выходит из нашего

и опять погружается в топь,

в дикий воздух, простреленный заживо:

поцелуешь — и выплюнешь дробь.

От последнего к самому первому

ты бежишь с земляникой во рту

и проводишь губами по белому —

непрерывную эту черту.

 

*      *

  *

Есть в слове “ресторан” болезненное что-то:

“ре” — предположим, режущая нота,