Не буду описывать всего, да всего и не упомнишь. На мое счастье, это оказался не дикий кавказец, заросший вонючей шерстью, которую даже волки не могут прокусить — давятся. Пес был меньше и гораздо красивее — густая, но не слишком длинная белая шерсть в рыжих и черных пятнах, упругая грация движений. Он остановился наверху седловинки, посмотрел на нас и без рыка, без лая молча бросился. Мы прижались друг к другу — спина к спине. А дальше началось! Пес кругами носился вокруг нас, осаживая грозным и частым лаем и скаля пасть, обнажал белые, блестящие, как ножи, зубы. Потом он отошел и остановился метрах в двух. Под блестящей, холеной шкурой бугрились молодо играющие мышцы, шерсть на холке то опадала, то снова вставала дыбом. Потом он зарычал и гавкнул на меня, и хотя я не выпустил из руки камень, жуткая слабость неминуемо надвигающейся смерти окатила меня. Задние лапы пса стали нервно отшвыривать назад комья земли.
— Черт, сейчас бросится… — с легким оттенком досады произнес Азер. — Я твой страх спиной чувствую…
Проклятие: она бросится на меня.
Я уже слышал вдалеке голос человека.
Речь шла о том, чтобы выиграть секунду, долю секунды.
И тогда я представил себе ручку школьного реостата и, как на лабораторной работе в классе, немного сдвинул ее, уменьшив напряжение тока в сети моих нервов. Не знаю, как это удалось.
И дальше все стало происходить так же быстро, только в другую сторону — откуда-то появился дед на ишачке: он не спеша трусил в нашу сторону, одетый в какое-то подобие зимнего пальто, короткие резиновые сапоги и шапку-ушанку. Рядом с ним с лаем бежала вторая собака. Здоровая рябая сука с черными отвислыми сосцами.
— Ту не бойтесь, — ободряюще закричал чабан по-русски. — Эту бойтесь… Она — дура!
Не успел он произнести эти слова, как сука обнажила желтые клыки и зарычала, как пантера, всем своим диким и дурным видом давая понять, что она за себя не ручается.
Потом Азер сказал:
— Пожми ему руку. Быстрее, пожми ему руку…
И я затряс красную от холода, жесткую ладонь старика, всем своим видом, всей невероятной мимикой парализованного страхом лица выражая дружество и симпатию, на которые только способен один человек по отношению к другому.
Увидев рукопожатие хозяина с пришельцами, собаки успокоились.
— А какой сейчас месяц? — снова по-русски спросил старик, обнажая простодушную золотую улыбку, в которую, видимо, были вбуханы все заработанные им за жизнь деньги.
— Март, — выдавил из себя я.
— Уже март?
— Да, четвертое марта.