Я иду и иду, пока наконец гул побережья не исчезает окончательно. Слышно только, как шумит река, вдоль которой я двигаюсь, и как ветер шевелит листья на деревьях. На небе уже отчетливо проступили звезды, а между ними порой проносятся быстрые бесшумные тени — это летучие мыши вышли на охоту. В траве под моими ногами живут маленькие сухие лягушки. Лягушки молчат, но я знаю, что они там. Я иду тихо, не хочу наступить. Вечерний ветер пробирается ко мне под рубашку, такой теплый, ласковый. Он усиливается потому, что река изогнулась, стала шире, и вдруг за углом — на том, далеком от меня берегу — возникает светящаяся, искрящаяся огнями открытая яхта. Отсюда я могу разглядеть мужчин и женщин в вечерних богатых нарядах, струнный квартет и пианиста слева. Слышу смех, музыку, глухие выстрелы шампанского.
Я стою босиком на траве, в пустом, шелестящем листьями саду. В трех шагах от меня перекатывается по камням темная холодная вода. Я держусь рукой за теплую кору дерева, один под тысячами звезд, и смотрю на яхту, пришвартованную у того берега, где тоже есть жизнь. И эта жизнь в этот конкретный момент настолько отличается от моей, настолько больше похожа на
Но я стряхиваю наваждение, отворачиваюсь, обуваюсь и плетусь обратно. Чем дальше я ухожу от яхты, тем гуще становится тьма. Обратная дорога кажется мне гораздо длинней и извилистей.