В мае сорок четвертого Евгений, корреспондент “Красной звезды” на Северном флоте, был командирован в Москву. Получить награду за лучшие военные репортажи и поощрение — два дня полной свободы. Третьего не дали. Так что съездить на Урал, к своим, не получилось. Зато выспался, впервые после госпиталя, и уже раздумывал, что дальше, как позвали к телефону.
Грудной голос, как хорошо знакомая мелодия, как редкий, родной запах, задел какие-то нервные окончания, в горле встал комок, и он просипел:
— Анна? Анна!
— Вы не могли бы меня навестить? На Ордынке. — Ее голос даже не дрогнул. Она лишь догудела: — В порядке чуда...
Дверь открыла крепкая грудастая молодуха. Таких держат только уверенные в себе хозяйки.
— Велели предупредить: у Андревны посетительница. — Домработница повернулась спиной и пошла вперед. Прямо, направо и еще раз направо.
Неслышно прихрамывая, Евгений — за ней.
Комнатушка, кажется, стала еще меньше, чем до войны. Анна — на тахте. Поза — всегдашняя: прямая спина параллельна стене. Не сидит, а вроде бы висит в воздухе, чуть опираясь своими маленькими ладонями о постель. Челки больше нет. Утомленное, посеревшее лицо ничем не занавешено.
Величаво кивнув, указала на единственный стул, прижатый к ее лежбищу.
Не сдается! Молодец! — согрело Евгения.
Визитерша — тощая, бесцветная, мужскому глазу не за что зацепиться — на появление мужчины никак не отреагировала. Продолжала нести обычную коленопреклоненную чепуху, пытаясь удержаться на кончике табурета. “Ваши ЈЧечетки” — просто прелесть!”
Когда весь вздор из нее вылился и она засобиралась, Анна церемонно попросила:
— Посидите еще пять минут.
Марине дала — десять...
Ради Евгения скостила срок, но не нарушила ритуал, выработанный для сохранения поклонников. Чтобы они потом всем рассказывали, как сама великая их удерживала. Обыкновенные люди запоминают только то, где они в главном предложении, не в придаточном.
Остались наедине.
Вглядываясь в новый облик Анны, он задержал взгляд на седой пряди над открытым лбом. у правого виска. И был сразу уличен: