Новый Мир ( № 10 2005)

и холодное олово проклято так же, как слово.

Бирнамский лес

Когда Бирнамский лес пойдет на Дунсинан,

Лишь форменный барон застынет как баран

И будет пялиться, в упор не понимая,

Не лес ли поглотил становища древлян,

Палаты конунгов, землянки партизан,

Ацтеков города, дворцы и храмы майя?

А ты, подлесок мой, глядящий храбрецом,

С игрушечным в руке упругим копьецом,

С беретом наотлет кленового фасона, —

Как петушишься ты, зеленокудрый паж,

Как рвешься отомстить, легко впадая в раж!

О, не волнуйся! Ты — один из легиона.

За вами верх всегда; за нами только низ;

И бальзамический порою только бриз

Доносится сюда, рукой травинку тронув.

О, сладкий фимиам, трепещущий в ноздрях!

Он обнимает все — бессмертие и прах,

Гниенья аромат и запах анемонов.

И так ли важно знать, навеки взор сомкнув,

Кто отомстил тебе: отчаянный Макдуф,

О коем наплела шотландская сивилла, —

Твой давний смертный грех, записанный в гроссбух, —

Или сомнения неугомонный дух, —

Или гектаров шесть простого хлорофилла?

 

Маятник

Как олово холодное, блестит

Луна над спинами кариатид

В ночном окне, и тишина лилова.

Раскачивает маятник свой диск

С опаской, — словно взвешивая риск

Готового уже настать иного.

И ты лежишь, хладея и дрожа,

И ждешь, как царь — начала мятежа,

Рассветного сигнала и укола,

Когда последний совершится взмах,

Взорвутся мускулы — исчезнет страх —

И Время превратится в Дискобола.

 

                           *      *

                               *

Ты из глины, мой хрупкий подросток,

Голубой, неуступчивый взор;

Чуть заметных гончарных бороздок

На тебе различаю узор.

Я — другой, я не слепленный — сшитый,

На груди — самый яркий лоскут,

Потому что твой дурень набитый,

За таких двух небитых дают.

Ты с тревогой глядишь бесконечной

И с любовью, забытой давно.

Обо мне не печалься — я вечный,

Как военной шинели сукно.

Мы с тобой жили-были однажды,

Век пройдет, и тебя уже нет.

Значит, буду томиться от жажды

Миллионы мучительных лет.

Потому что взята ты из праха

Для земного — врасплеск — бытия,

А меня изготовила пряха,

Бледный лодзинский ткач и швея.

 

                           *      *

                               *

Я столько умирал и снова воскресал —

И под ударами таинственных кресал,

Перегоревший трут, я одевался снова

В эльфийский плащ огня, в халат мастерового.

И я смотрел в костер, как в зеркало вдова,

И в пепле находил забытые слова,

И вырывал себя из собственной могилы,

Скребя, как верный пес, когтями грунт застылый.

Я прожил жизнь мою, и к смерти я привык,

Как к шуму времени — сутулый часовщик

Или как пасечник в своем углу веселом

К носящимся вокруг шальным и добрым пчелам.

С ветерком в тартарары

Из цикла “Ошейник”.