Новый Мир ( № 10 2007)

“Я не могу сказать, что он [отец] был ловеласом. В его жизни были серьезные увлечения, что нашло отражение в его лирике. Это были редкие, но очень серьезные чувства. Может быть, в молодости это происходило чаще, но он был очень красив, и прежде всего дамы им увлекались. (Смеется.) Но если уж он влюблялся — то же самое, кстати, и с Андреем, — то это было какой-то катастрофой. Все было подчинено чувству. Безоглядному, делающему несчастными других людей. Уже во второй половине жизни несколько успокоилась его душа, и я видела его лицо, когда он разговаривал с мамой. Папа ощущал вину перед ней… Но было понятно, что склеить уже ничего невозможно”.

Сергей Цыркун.Код Гайдара: автопортрет в багровых тонах. — “Искусство кино”, 2007, № 1.

“В 1937 годуalter egoАркадия Гайдара появился на страницах „Судьбы барабанщика”: Автопортрет в повести присутствует неявно. Повествование ведется от имени подростка Сергея Щербачева (потом в фильме он стал Баташовым), не имеющего с автором никаких общих черт. Ибо тот хотел в этом произведении взглянуть на себя со стороны…”

И это, считает Сергей Цыркун, — таинственныйдядя. Лжец, злодей, шпион. “<…> пожалуй, единственный случай в творчестве Гайдара, когда один из центральных персонажей остается безымянным”.

“Через 2-3 поколения нужно менять научную парадигму”.Беседу вел Александр Кобринский. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 3 июля.

Говорит филологАлександр Долинин:“<…> конечно, основные достижения классической пушкинистики академического типа так или иначе были связаны как раз с изучением текстов в разных редакциях, подготовкой этих текстов для издания. Правда, с этим же были связаны и ее недостатки. Ею ставилась задача, на мой взгляд, утопическая и невыполнимая — вычленение из всего корпуса рукописей некоторого количества так называемых „дефинитивных текстов”. Это зачастую приводило к тому, что с помощью различных конъектур, домыслов и других манипуляций из черновых незавершенных текстов вычленялись вполне законченные и даже иногда очень хорошие стихотворения, которых тем не менее Пушкин никогда не писал, в голове не держал, а если бы прочитал, то во многих случаях мог бы просто удивиться”.

“Кроме петербургской пушкинистики есть еще и московская. Это слабая, идеологически окрашенная пушкинистика. Она пытается следовать традициям русских религиозных философов первой половины XX века, но мне, например, это совершенно не интересно. Я не разделяю идеологические установки этой школы, и поэтому то, что они пишут о Пушкине, кажется мне неубедительным”.