Новый Мир ( № 10 2007)

Надежда Горлова.Впечатления.— “Вертикаль”, Нижний Новгород, 2007, вып. 19.

“Современная маргинальная литература — Баян Ширянов, Михаил Елизаров, молодые авторы ерофеевской антологии „Время рожать”, книжной серии „Дети Зебры” и пр. — являет прямое, хотя и рецессивное, продолжение темы „маленького человека”. Раньше он был „маленьким” из-за социального угнетения (буквописец Башмачкин), а теперь он таков из-за психических отклонений, из-за того, что извращенец и моральный урод, то есть из-за угнетения психики катящимся к концу миром. Прежний „маленький” был прежде унижен и оскорблен, а потом уже несколько недостаточен рассудком, а нынешний, может, и не унижен так наглядно, зато очевидно обезумел под лавиной поедающей мозги информации. Прежний маленький был прежде жалок, а потом смешон, а нынешний наоборот, поскольку кто ж — не он? А механизм самоиронии в общественном сознании запущен. Что не иронично, то не актуально, пафос отдыхает, учимся улыбаться в лицо врагу, понимая, что каждый сам себе враг. Этой ситуации нет там, где нравственное здоровье контролируется с помощью внешнего эталона, будь то Церковь или социализм. Когда же оно не контролируется никакими идеями, поддерживаемыми известным аппаратом насилия, включается механизм самосохранения, надевается бронежилет цинизма и появляется самоирония, что и произошло у нас в 90-е и отразилось в той российской прозе, которую чаще всего сопрягают со словом „постмодернизм”. Верующий не смеется над своими чувствами, поскольку они для него святы, над своей жизнью, поскольку она подчинена высшей цели. <…> А вот возвращающийся ныне реализм — „новый реализм” с его „новой искренностью” — это уже реакция. Защитная ирония так надоела, что появилась потребность с ней бороться, расклевать ее скорлупу изнутри и растоптать ее. В литературе это выразилось в появлении прозы от лица самого Башмачкина, — он заговорил. Исповедь убогого, распутника(цы), закомплексованного и прочих скорбных. Над ними „издевались” иронисты-постмодернисты, и вот они сами взялись за перо, чтобы написать о себе в масштабе „один к одному” и очень серьезно, очень искренно. Но рассчитывает исповедующийся Пьеро не на сочувствие и сострадание читателя, как мог бы Макар Девушкин, а на интерес к своему рассказу как рассказу „героическому”. <…> Нарциссизм как компенсация за унижение. На миру и позор красен. Таковы „маленькие люди” современной прозы. Рыжий и белый”.