Новый Мир ( № 10 2007)

Тогда в каком-то веселом угаре мы стали составлять список исчезнувших предметов. Вещей, до которых так часто дотрагивались наши руки. Нам казалось важным воскресить тот мир. Зафиксировать, пока из пальцев не ушла последняя тактильная память. Вернуть часть тепла, которое каждый из нас отдает вещам в детстве. Заполнить пустоту, которая нас сжигала.

Мы занесли в список молоко в треугольных пакетах и стеклянные призмы с краниками.

Стакан с водой, где лежала ложка для соли, — размешивать в томатном соке.

Деревянные ящики из-под яблок — в кольцах стружки.

Я вспомнил оберточную бумагу с опилками — ее сворачивали в конус для крупы или песка.

Жена — шоколадное масло плитой размером с детскую могилку.

Разменные автоматы с мелочью в метро.

Кефирные бутылки с фольговой крышечкой и ящики из проволоки, куда их складывали.

Затянутые коричневой, с пузырями, клеенкой школьные доски.

Самодельные кляссеры, бывшие книги бухучета.

Кальку, на которой пекли шарлотку.

В юности жена выписывала журнал “Кругозор” с голубенькими пластинками.

Я вспомнил свои виниловые сокровища — “Вчера”, “Через вселенную”, “Пусть будет так”.

Бобины с пленкой для катушечных магнитофонов.

Сами магнитофоны — “Маяк”, “Астра”, “Нота”, “Яуза”.

Солдатики — пластмассовые витязи, тачанка. И особенно зеленого лежачего снайпера.

Всплыла из памяти черная банка от монпансье, ее потом приспосабливали под карандаши.

Железный кошелек для мелочи — с ячейками, чтобы загонять в них монеты.

Синяя шерстяная буденовка со звездой.

Жестяные коробочки из-под зубного порошка, где потом хранились шурупы и гайки.

Пластиковый шеврон на рукаве школьной формы, который разрисовывали и отрывали в драках. Да и сама школьная форма.

Тяжелый и гладкий, как снаряд, сифон.

Промокашки с волнистым обрезом.

Деревянные прищепки, вечно пачкающие белье.

Шелковая авоська.

Эмалированные бидоны на три литра, с ними стояли в очередь к молочной бочке.

Кепка от солнца, тряпичная, с синим пластиковым козырьком, обычно треснувшим посередине.

Кассовый аппарат в городских автобусах, куда бросался пятак, и следовало отмотать билетик.

Кое-какие вещи для нашего списка мы встречали на барахолках. У друзей, въехавших в родительские квартиры, но еще не сделавших там ремонт. На витринах провинциальных магазинов. Натыкаясь на брошенные, никому не нужные предметы из собственного прошлого, я чувствовал обидную несправедливость. Как будто у пожилого человека расстегнуты брюки, а сказать ему об этом никто не может.

И неожиданно для себя стал скупать их.