Где надменья дымного и слез
Тайная сумесица излита —
Аж под самый Живоносный Крест,
Обличая Русского Пиита.
....................................
Твой
espresso— горек был и густ.Язвы плоти — вычернены йодом.
И взлетел ты — словно пух от уст
Ангела с подствольным огнеметом.
Баллада о беглеце
Раисе Андреевне Беляевой
— Вам кого, вам чего?! — она мне говорит.
На руках уж ребенка держала. —
Мне сказали, что ты был в побеге убит:
Свое счастье с другим я связала.
Из блатного романса
— Я в побеге — убит, но по блату — воскрес,
Ледяного отведав металла.
Лишь под левым соском, где наколот мой крест,
Прободенная ранка мерцала.
Там, на дальней горе, где у замкнутых врат,
Неопознан в кромешной метели,
За стеной потаенной — кладбищенский сад,
Где мы рядом с тобою сидели, —
Совсекретный объект, где сирени в цвету.
Там на вышках незримых, безсонно —
Сколько лет?! — часовые стоят на посту.
Это наша запретная зона.
Я оттуда бежал, как бегут из тайги,
Обманув неусыпную стражу.
Слава Богу, мертвы и друзья, и враги;
Ни единого слова не скажут.
Прокурор не поймет, не прознают менты,
Где меня отыскать, и, как прежде,
Мои руки — крепки, только б верила ты
Этой Вере, Любви и Надежде.
Воровайка, хранимая блядской судьбой,
Извнутри озаренная странно,
Ты в те дни и в те ночи являла собой
Нечто вроде стекла из Мурано:
Многоценного нарда прозрачный флакон,
Осененный лазоревым чадом,
То он медом немел, то вскипал молоком,
Золотым сургучом опечатан.
Хоть изменой твоей до кости я сожжен,
Не сужу, кто из нас виноватей.
Злую память унял я десантным ножом
С именной, наборн
бой рукоятью.От погони — удрал и от смерти — рванул,
От неволи, от лесоповала.
Но с печальной усмешкой следил караул,
Как меня ты в уста целовала.
Я в побеге убит, но вернулся — живой,
А подельники — сплошь перебиты.
И за нами, смеясь, наблюдает конвой,
Опершись o могильные плиты.
На разрушенное старое кладбище в Харькове,
именуемое “Молодежный парк”
…Вновь я посетил...
Пушкин
Тем же примерно шрифтом, что некогда
тамНа папиросной коробке писали слово “Казбек”,
Здесь
на цементной глыбе начертано “Смерть москалям”.“И жидам”, — добавил ниже рачительный человек.
Это вполне разумно в отношении тех и других,
Равно и прочих третьих, — все сходится по нулям, —
Тобою не упомянутых: оседлых и кочевых,
Горных, лесных, равнинных, посадских и поселян.
Виждь во гробех лежащу безславну их красоту.
Правда твоя. Однако что же ты медлишь, милок?
Надо бы всех перечислить — и подвести черту
Так, чтобы в прах искрошился краеугольный мелок.
Раз уж ты посягнул заглядеться в подобную тьму,