Шашлова и Шибаршин играли в современных людей, перевоплотившихся в персонажей Платонова (Гражданская война, угловатая стилизованность вневременных образов:он— просто мужчина,она— просто женщина), тогда как отец, как и положено нарратору, скреплял разностилевые усилия в подобие общности. Как и положено Отцу. Как и положено Языку, который, один, только и является у Платонова главным действующим лицом.
Постановщики его значительно пропололи и сделали предельно разреженным (как и положенозвучащейречи), оставив лишь редкие бриллианты платоновских находок. Оно и понятно — плотность платоновской прозы для театра губительна и непереносима; Сокуров, экранизировавший «Реку Потудань», как отмычкой (или же растворителем) пользовался не только ритмом, но и звуком.
Женовач же добавляет к этому еще и сапожный запах ваксы, и цвет, из-за чего постановка странным образом, несмотря на разноцветный домотканый коврик, разрезающий малый зал на две половины, выглядит черно-белой.
Световая партитура Дамира Исмагилова заменяет в спектакле музыку, которая (гармонь) обрывается, как только зрители рассаживаются по своим местам, оттеняя значимые места и расставляя смысловые акценты, насыщая замкнутое пространство «малой сцены» бесконечностью символических обобщений.
Спектакль хорошо придуман — экономными средствами — и аккуратно разыгран — скупыми, но разработанными этюдами с длинными, многозначительными паузами. Актеры играют глаза в глаза, постоянно ведь за глаза цепляясь, в опасной близости перед зрителями, но мне особенно понравились сцены, происходящие за дверью в зрительный зал.
Актеры выходят из «малой сцены» и там, за ее пределами, совсем «в жизни», громыхают предметами и гулко шагают. Именно туда уносят длинные доски заготовок, прореживая единственную составляющую декораций. Именно оттуда отец выносит шкаф, превращенный в алтарь жертвенной любви (люди заводят семьи не для секса, но для ощущения тыла, взаимной поддержки и продолжения перспективы собственной жизни в ком-то ином).
Именно там, за сценой (или как ее там?), персонажи пытаются заниматься любовью в первый и в последний раз. Некоторые из этих «сцен» разыгрываются в темноте, из-за чего в световую партитуру вводится еще одна важная «краска», вмещающая (подобно «Черному квадрату») все возможные (и невозможные тоже) смыслы. Последний раз функцией «зтм» так же продуктивно и результативно пользовался Лев Додин в «Короле Лире».