Новый Мир ( № 10 2009)

Точно такой же кладкой (две противоположные стены — белый кирпич, две стены — красный) выложена и комната «малой сцены», из-за чего внутри установилась странная акустика каменного кармана, ямы или же норы, гулкая и совершенно не дышащая — в ней любой звук усиливается, нельзя ни в сумку залезть, ни ногой двинуть, ибо все это, вплоть до желудочных звуков, становится слышным всем.

Ну а если ты захочешь в туалет, то спектакль будет для тебя безнадежно испорчен: выйти из зала нет никакой возможности — она, эта возможность, для сидящих по периметру, кажется, и не предполагается.

За вами закрывают дверь «малой сцены» едва ли не на ключ, и парень, предлагающий раздвинуть плотно стоящие табуретки, чтобы было не так тесно, играет свою роль более точно, чем красноармеец в фойе, так как ему веришь и подчиняешься безоговорочно.

После чего дверь закрывается и ты смотришь на эти длинные доски, отгораживающие сценическое пространство от профанного; а еще на выдолбленную в кирпичной кладке реку — разрыв между старым каменным рисунком, разламывающий стену как бы на два неравных пространства. Разрыв этот, вытянутый параллельно полу, продолжается и на другой стене; в финале его умело подсвечивают, из-за чего он действительно становится похожим на реку. Половину постановки я сидел, между прочим, и думал: это нарушение кладки и ее симметрии выполнено для конкретного спектакля или изначально было заложено в проекте зала?

Закладывать в проект подобный загиб, необходимый лишь для разовой постановки, было бы чересчур смело, поэтому скорее всего он был изначален и обыгрывался постановщиком в данном-конкретном.

 

Схожим образом устроен просмотр спектаклей «Школы драматического искусства»[31], где тоже ведь заботятся о зрительском комфорте в самую последнюю очередь: рассаживают всех на жесткие скамьи, запрещают выходить и устраивают рассадку таким образом, что выйти посредине действия невозможно.

У «женовачей» идут дальше и конфискуют у зрителей мобильные телефоны. Для чего в предбаннике «малой сцены» стоит специальная стойка с пронумерованными ячейками. 36 ячеек, 36 табуреток, а также числительные после сорока, нанесенные на доски декораций (из них во время спектакля делают сначала гроб, затем условную мебель, «многоуважаемый шкаф»), словно бы говорящие о том, что зрители — такие же точно заготовки, как и эти же самые доски, и делать с ними (то есть с вами, то есть с нами) можно все, что угодно. Все, что угодно?