Новый Мир ( № 10 2009)

Переводческая работа Г. Ефремовавообщеи в “Вышгороде” в частности — достойна восхищения. На нем многое здесь держится. В этом номере, целиком посвященном литовской литературе, публикуется интересный разбор московским критиком Инной Ростовцевой книги статей Томаса Венцловы о русской литературе “Собеседники на пиру” (изданной в Вильнюсе и потому малоизвестной в России). Одна из самых интересных тем — параллель раннего чеховского творчества с обэриутами. “Чехов в „Сапогах всмятку”, — пишет Венцлова, — делает, в сущности, то же, что и во многих своих зрелых произведениях, — деконстрирует механизмы быта, языка и мышления, дискредитирует авторитетную идеологическую речь, навязанные смыслы, устойчивые схемы бытия. Параллель <…> очевидна. И в одном и в другом случае мы имеем дело с реализмом, доведенным до предела и отрицающим самого себя…” Интересно, знал ли Введенский чеховские стишки: “Купила лошадь сапоги, / Протянула ноги. / Поскакали утюги /

В царские чертоги”?

 

Юрий Номофилов. Личные дневники 1942 — 49. Вступление Дениса Маркелова. — Литературно-художественный альманах “Другой берег”, Энгельс, 2008, № 3.

Интимные дневники молодого солдата, хранившиеся в органах госбезопасности как вещдок по его делу (1959) — о “попытке измены Родине”. Тетради были возвращены автору в 2000-м, реабилитировали его в “перестройку”. Публикуются значительные фрагменты дневников; пометки и подчеркивания гэбистов выделены специально. Поразительно: но в основном — это цитаты из классических художественных произведений. Автор — жив, и в альманахе публикуется его обширное, очень откровенное интервью. Приведу фрагмент дневника, курсив — это подчеркивания сотрудника органов.

“3.08.45 г. [Германия]

<…> И вот здесь я увидел, наконец, что такое русские. Я видел англичан пожилых — солидных, гордых, полных чувства собственного достоинства:такой никогда не будет рабом. Он умрет, но не встанет на колени. Я видел английскую молодежь — разбитные, быстрые ребята, с легким презрением и сожалением смотрящие на нас. И американцы со своей свободой были здесь, и их сразу бы отличил и без формы по независимому, веселому виду, по живому юмору в глазах. Два итальянца — черные, веселые, даже легкомысленные, промелькнули в этом людском калейдоскопе. Английский офицер, остановившийся на перекрестке, даже видавших виды берлинцев заставил любоваться на себя — настолько великолепна была его фигура, столько спокойного чувства своей силы, столько благородства чувствовалось в нем.