Новый мир. № 11, 2002

В одной из недавних программ новостей промелькнул сюжет, довольно на сегодняшний день банальный, однако запомнившийся мне своей семантической выразительностью. Некий подвыпивший гражданин, разобидевшись на работников железнодорожного вокзала, позвонил в милицию с сообщением, что здание заминировано. Поднялась тревога, но виновника ее быстро вычислили и препроводили куда следует. В ожидании разбирательства и наказания «шутник» общался с корреспондентом. И вот замечателен ответ дебошира на вопрос последнего: «А подумать?»

— Да ни в жизнь! Лучше повеситься!

Большинство печатающихся сегодня «продвинутых» книг и статей написаны, на мой взгляд, авторами, придерживающимися того же незамысловатого принципа: лучше повеситься, чем додумать до конца собственную идеологическую концепцию, лучше повеситься, чем придать своей интеллектуальной фантазии хоть какие-то черты доказательности, лучше повеситься, чем, берясь за конструирование очередной широковещательной теории, добросовестно ознакомиться с литературой по данному вопросу. В подоплеке таких установок лежит прочно укоренившееся представление о том, что взгляды пишущего на ту или иную проблему все равно имеют чисто субъективный характер, а значит, речь идет не о поиске истины, а всего лишь о самовыражении, об оригинальности и прихотливости твоих умственных упражнений.

В печальной череде сочинений такого рода книга Ст. Юрьева[42] являет собой отрадное исключение. Она написана человеком, который, во-первых, уверен в том, что предмет разговора важнее всевозможных интеллектуальных кунштюков, и, во-вторых, напряженно думает, отвечая перед собой и читателем за высказанную мысль. Такому честному думанью обычно соответствует универсализм подходов, потому что по-настоящему понять что-то — это значит сразу понять многое. Читая, ты все время испытываешь радость от встречи с внимательным и умным собеседником, с которым хочется обсудить вещи сущностные, сверить свои выводы и позиции, а о чем-то и поспорить.

Сборник своих эссе Ст. Юрьев озаглавил «Похищение Европы», как бы намекая на известную работу Освальда Шпенглера. Общее настроение, владеющее нашим автором, столь же «закатно», пессимистично. Он следует своеобразной гесиодической традиции, полагающей, что за золотым веком неизбежно приходит сначала серебряный, а затем и железный, все обесценивается, мельчает, а развитие если и существует, то лишь в форме деградации.

Содержание книги Ст. Юрьева — радикальная критика и пересмотр большинства установок нашего сегодняшнего гуманистического сознания, сформированного европейской возрожденческой цивилизацией. Последовательному развенчанию подвергаются практически все так называемые общечеловеческие ценности: идея прогресса, гуманизм (как утверждение абсолютного приоритета земного счастья), категория свободы (понимаемой в аристотелевском духе свободы выбора), ставка на науку и сам человеческий разум, плюралистический подход к истине, эволюционистский взгляд на развитие жизни и общества, демократизм в области культуры и духовного поиска. Отметим, что человеческую культуру, равно как и стремление к гармонии с природой, автор не слишком высоко ставит. Если к этому добавить, что он принципиальный противник позитивизма, экуменизма, постмодернизма (с его игровыми эстетическими принципами), антизападник (но уж, конечно, и не почвенник), если учесть его ироническое отношение к культовым фигурам сегодняшней российской интеллигенции — Фрейду, Хайдеггеру, Хёйзинге, Владимиру Соловьеву, Льву Гумилеву и Михаилу Бахтину, — портрет «законченного ретрограда» будет дописан. Характерно, что вся эта критика ведется с последовательно религиозных (хотя и не вполне канонически православных) позиций.

Впрочем, если не обижаться сразу за потревоженных священных коров нашей «демократической ментальности», а обратиться к текстам статей Ст. Юрьева, обнаружится нечто удивительное. Язык, стиль, интеллектуализм их автора выдают человека глубокого, не связанного предрассудками и стереотипами, свободно, а главное, как я уже сказал, доказательно мыслящего. Как раз такого, каким мы привыкли представлять себе гуманиста, демократа и выученика западной культуры.

Подкупает также умение автора спокойно и трезво анализировать чужую позицию, исходя, так сказать, из презумпции интеллектуальной добросовестности оппонента. Ни на секунду не поступаясь своими принципами, настаивая на них, автор умеет быть корректным и вежливым, он уважает читателя, приглашая его к диалогу, а не к поучению. Повторяю, удержаться на этой благородной грани сдержанности при горячем (то есть не теплом в новозаветной транскрипции) убеждении в правоте отстаиваемых позиций — эмоционально крайне не просто.