— Ну ладно, — вскричала она, — ладно бы сразу — и все! Я бы отстрадала свое — и все! А то ведь жив остался…
— Так нельзя, — сказал я. — Я и сам бухал — не дай бог. Нельзя сейчас его ругать. Нельзя плохо про него говорить…
— А что про него — хорошо говорить? Подонок… У брата вон сын его возраста — две тысячи долларов зарабатывает, а этот…
Врачи “скорой помощи” занимались парнем. Он сидел в маленькой комнате на диване и пил воду с марганцовкой.
— Пей, и если не можешь больше, то два пальца в рот — и в ведро…
— Носилки в лифт не помещаются, придется стащить его вниз на стуле… — сказал сосед.
— Покрепче стул выбирайте, чтобы ножки в руках не остались, — сказала женщина-врач.
— А он не может ходить? — спросил я.
— Ходить не может.
Сидел он неплохо и говорил вполне осмысленно.
Пока они занимались им, мы с Гришей прошли на кухню.
— Ребенка на нас бросил… — сказал Гриша. — Жил с одной, потом с другой… Куда это годится? Все деньги ему отдавали. Все, что было… Под дачу участок купили, каждый год — то дорога, то электричество… Строиться даже не начали… Все деньги на него уходят…
— Ты знаешь, — сказал я. — Ему бы остаться одному. Без родителей. Пусть поймет, что все, край, — тогда, может быть, опомнится.
Врачи велели одеть Гришиного сына. Он стал одеваться, куртку надел. Но ботинки не мог. Очень тяжело приподнимал ноги, путая при этом правый ботинок и левый. Мы помогли надеть ботинки. Когда посадили его на стул и стали выносить, опять встряла Гришина жена.
— А ведь сам “скорую” вызвал. Значит, жить хотел? Значит, жить хотел?! — закричала она.
— Вот, правильно мать говорит, — сказала женщина-врач.
Мы подняли его, но нести не получилось.
— Завалите спинку назад, а передние ножки поднимите, как на носилках, — сказала врач.
Мы понесли, как сказали.
В лифте он произнес: “Пап, мне бы книгу какую-нибудь…”
Возле подъезда стояла “скорая”. Я чувствовал, что Гриша нервничает, не хочет, чтобы кто-нибудь из жильцов подъезда оказался в курсе их беды. Тут же появился какой-то козел и стал спрашивать, в чем дело.
Подогнали “скорую”. Гришиного сына положили на носилки.
— Завтра с одиннадцати до часу, — сказал парень-врач. Хороший парень. Крепкий, бесстрастный, трезвенный.
— Я приеду, — сказал Гриша. — Книгу тебе привезу.
Мы поднялись наверх.
— Выпить хочешь? — сказал Гриша.
— Нет, — сказал я. — Я если начинаю, трудно остановиться. Мне алкашом быть нельзя.
— Вот в том-то и дело, — сказал Гриша.