Помимо больших обзорных статей, посвященных то кризису литературы, то актуальным постановкам Достоевского и Чехова, то теме путешествия в современной словесности и прочему столь же масштабному, в книге обращают на себя внимание два отдела лаконичных выступлений. Это подборка полемических выпадов по конкретным общественным вопросам (раздел “Режим”) и собрание эссе о самоличных путешествиях автора (“И так далее”). Часть эссе выполнена в необычном для литературы жанре светской хроники: “англизированный Игорь, напористый Алеша, застегнутый на все пуговицы Андрей” — это не звезды Кинотавра, а Шайтанов, Алехин, Василевский (“Николаевский экспресс”). А иные тексты смотрятся грустными патриотическими заметками: так, в лучшем, по-моему, эссе “Билет на Dinkey” автор пытается вернуть угасающий интерес славистки из Принстона к новой кризисной России, но, по несчастью, в Абрамцеве, которое автор использует как довод в пользу нашей родины, американка запросилась в туалет, и это поставило большое немытое очко, в смысле — точку, в истории ее любви к России.
Вячеслав Пьецух. Русская тема. О нашей жизни и литературе. М., “Глобулус”; Изд-во НЦ ЭНАС, 2005, 224 стр.
Это собрание глубокомысленных, смешных и занозистых эссе разных лет вышло в серии “Литературный семинар”, рассчитанной, видимо, на широкий круг читателей. Книги серии призваны дать нестандартный, не заученный взгляд на классическую русскую литературу. Но меня в книге Пьецуха “зацепила” не столько любопытная интерпретация фактов о классиках (автор вольно, не без эпатажа, привязывает особенности творчества русских писателей к их нравам и привычкам, а равно и к реалиям нелегкой русской жизни), сколько эстетическая позиция его самого.
Хочется провозгласить эту книгу актуальным спасительным чтением для всей литературной общественности. Пьецух, кажется, и не слышал, что автор умер, язык отправлен на деконструкцию, а талант — неполиткорректное слово. Он позволяет себе идеалистическое барство — рассуждать о литературе как можно более свысока, с высоты истины об искусстве. Пьецуха занимает немодная тайна гения — это в наше время, когда степень одаренности перестала быть аргументом в пользу того или иного писателя. Ему внятно представление о судьбе — философская вера в неслучайность всего происшедшего, скажем, осмысленность ранней гибели Лермонтова. Литературе он возвращает древнюю задачу преображения “человека по форме в человека по существу”.