Студент Кузмин умирал от голода. Без копейки денег он стоял возле институтской столовой и курил третью сигарету. Ему до слез было жалко себя. Желудок скрутило от табачного дыма. Выход из положения был один: пойти и украсть тарелку с едой. Стыд бы он переборол, но его могли поймать. Публичного позора он бы не выдержал.
Занять тоже было не у кого. Он и так уже ходил по институту зигзагами, скрываясь от кредиторов.
Кузмин отбросил окурок и вошел в столовую. Сильно пахнуло пирожками с капустой. Вдоль стойки тянулась очередь, люди семенили, заполняя и двигая подносы. Когда-то он тоже стоял в этой очереди; черноволосый парень прямо перед ним взял второе, прошел мимо кассы, прикрыв тарелку телом, и сел за дальний столик.
Несчастный успел только воткнуть вилку в картофельное пюре, как к нему подскочила кассирша и принялась орать так, что не по себе стало даже тем, кто заплатил за обед, не говоря уже о том бедном парне.
Кузмин вернулся в курилку. Его окликнули. Перед ним стоял его однокурсник, болгарин Бойков. Крупный, сытый человек с остатками черных волос на голове.
— Я здесь сценарий написал, — сказал Бойков гордо.
“Какое чудо, — подумал Кузмин. — Студент сценарного факультета написал сценарий. Да за это надо приз давать!”
— Я его по-русски написал, — продолжал довольный собой Бойков. — Можно я его тебе прочитаю?
— Не, слушай, сейчас некогда.
“Достаточно мне и физических страданий”, — подумал Кузмин.
— Ты занят, да? — не отставал Бойков.
— Да. Человека жду.
— Пойдем, пожалуйста. А я тебя угощу потом. И выпьем.
Выбора не было.
— Пошли, — согласился студент Кузмин.
Решили сесть в стеклянной галерее, где разрешено было курить. Впрочем, в институте можно было курить где угодно. Творческий вуз, что и говорить.
— Называется “Птичка”, — сообщил Бойков, доставая листок из внутреннего кармана пиджака. — Нравится название?
— Очень. — Особенно Кузмину понравилось, что весь сценарий занимал половину страницы. Краткость — сестра таланта.
Бойков надел очки.
— Я начинаю.
— Давай.
— Только будь строгим. Про все ошибки говори.
— Начинай. Все скажу.
Читал по-русски Бойков хуже, чем говорил. А писал и того плоше.
— Жила-была птичка… — начал он.
“И как это можно снять?” — подумал Кузмин.
— …была она свободной и летала где хотела, — продолжал Бойков, добавляя в голос трагические ноты. — Но не было у нее совершенно пшенаводбы.
— Чего не было у птички?
— Пшенаводы.
— Дай посмотреть. — Кузмин заглянул в листок. — И что это такое, по-твоему?