Новый Мир ( № 11 2010)

Когда я заикнулся про это при Директоре Музея, то он посмотрел на меня весело. Весело-то весело, но была это особенная весёлость, несколько меня испугавшая. Да что там “несколько” — страшно он на меня посмотрел, страшно.

А думал я о том, что бессмысленно реставрировать монастырь на отшибе или большинство усадеб. В одних служить некому, в других — жить. Видал я эти усадьбы — некоторые из них ремонтировались халтурно и облупились, как яйца за завтраком, уже на следующую весну.

Другие отреставрировали на совесть, а что теперь с ними делать — непонятно. Устраивали в них музей, а он неестественен — экспонатов не хватает, никто в село на отшибе не поедет, чтобы глядеть на два уцелевших стула. А выкупить новому русскому это дело совершенно не хочется — ни новое отопление провести, ни тарелку на крышу поставить, ни нормальное биде с унитазом. А уж как ему не хочется новую дорогу к этому дому прокладывать. Из этой усадьбы в город не наездишься, а сидеть в ней и править одичавшими колхозами немного охотников. Вот

в Полотняный Завод ездят — Директор Музея на меня как-то странно при этих словах посмотрел, — Завод ещё жив, потому как Пушкин, Гончаровы и всё такое. А вот будет в сорока километрах от Ряжска усадьба отставного плац-майора Синдирюшкина — и что? Даже в отреставрированную не поедут — незачем.

Во-вторых, типовая усадьба деревянная, за исключением, быть может, первого этажа. Строить такую же? Или новодел? Или что?

Всё это незачем. Хоть и жалко, да жизнь у всех нелегка — динозавры так вообще все умерли.

 

За время нашего отсутствия в Астапово приехал правнук Толстой из Ясной Поляны — живой и молодой. Он несколько насторожённо озирался — да и кто не насторожился бы, приехав на место смерти своего предка, с которым связана вся твоя жизнь.

Даже мы, люди циничные и озабоченные красотой слова, вдруг ощутили что-то гнетущее в этом месте.

Мы повели неспешный разговор. Толстой, кажется, не был в Астапове прежде. Но при всей этой отстранённости его так начало крутить, что, дойдя до станции, он даже отказался глядеть на дом начальника, где умер его пращур. Потом, выпив водки, он собрался погулять, но я предупредил его, что местные жители недоброжелательны, но он все же был готов рискнуть. Я про себя содрогнулся: это было бы символично — правнук Толстого, погибающий от рук нетрезвых жителей посёлка Лев Толстой.

Но Директор Музея ловко припёр дверь, никто к народу так и не вышел, и мы разошлись по номерам. Мы жили с Директором Музея вместе, и он, ворочаясь, вдруг сказал: