Постмодернизм пародиен насквозь. Видимо, этим он и отталкивает Куллэ. Когда ты манифестируешь «серьезность», пастиш неизбежно объявляется персоной нон-грата. Поэтому для поэзии Куллэ в высшей степени характерна интертекстуальная игра. Собственно, то, что Мандельштам провозглашал «тоской по мировой культуре». Поэт у Куллэ — существо посвященное: в обряд, в смысл, в текст. Он все равно что член гильдии, цеха, — вот и акмеистическое начало. Обращаясь к Бахыту Кенжееву, Куллэ пишет:
Так и так обученье заочное —
твой пожизненный праздник исконный,
где грядущее беспозвоночное
мускулистый напружило кокон.
Разумеется, этот текст отсылает к классическим строчкам Осипа Мандельштама: «Не мучнистой бабочкою белой / В землю я заемный прах верну — / Я хочу, чтоб мыслящее тело / Превратилось в улицу, в страну: / Позвоночное, обугленное тело, / Сознающее свою длину». То есть в разговор двух поэтов третий включается по умолчанию, по некой предварительной договоренности «ну, ты меня понял». Эта «договоренность» присутствует в стихах Куллэ очень часто. Она основана на доверии, и не только.
Добрая половина стихотворений в книге «Всё всерьёз» укладываются в тему, которую принято называть стихами о поэте и поэзии.
…пахотный стол, иссушающий связки
воздух свободы,
похоти вспышки в бессоннице вязкой…
Вот уже годы
это - единственный мир, где блажен я:
буковки, знаки.
Речь — до беспутства, до изнеможенья —
слив подсознанки.
Весь этот труд «до изнеможенья» продиктован одной страстью:
В сущности, это стремление к смерти —
дабы воскреснуть.
Вновь стихотворение вписано в состав метатекста русской поэзии: от цветаевского «стола» к пушкинскому «весь я не умру». И важно не то, что стихотворение растет из традиции, а то, что оно в нее направлено. Оно заведомо пишется «в традицию».
Как кажется, это и есть то, что во многом определяет позицию Виктора Куллэ — поэта. Предрасположенность к классике. Это взгляд из классики наружу, а не наоборот.
Это знак принадлежности к
Тем, кому заместо скорой
спешат на помощь, если дело швах,
не жириновский, бодрийяр, киркоров,
но светлый Данте,
но бессмертный Бах!