Новый Мир ( № 11 2012)

Битов приватизирует здесь мандельштамовскую формулировку «литература — ворованный воздух»: «ворованный» — в том смысле, что бывает невозможно установить авторство. «Не простой вопрос — что такое автор». Тот, кто сделал, кто написал, воплотил, или тот, кто дал толчок, направил, поставил голос? Кем останется для русской литературы практически неизвестный широкой публике Виктор Голявкин? Ленинградским писателем-шестидесятником «второго ряда»? Или тем, кто определил «наполовину», если не на «три четверти» то, что смогли сделать в литературе питерские прозаики его поколения, тот же Битов? С этого вопроса Битов и начинает — книгу открывает статья об Александре Жемчужникове, четвертом, сомнительном, по мнению современников и историков литературы, авторе Козьмы Пруткова, а при ближайшем рассмотрении, возможно, о том, кто, собственно, Пруткова и породил. «То есть, — Александр Жемчужниковсделал это.А они(остальные) подключились. Вот вам и авторство. Весь корпус написан не им, но это он сумел так заразительно, так стильно пошутить, он нашел форму…»  И это нормально. Для литературы — нормально, как наличие почвы, плодоносящего слоя, то есть — культуры; культуры в изначальном значении этого слова, еще не ставшей бытом (сегодня у нас «культура перестала существовать как самостоятельное слово: культура могла быть поведения или физическая, а также у нее могли быть Парк или Дом. Культура стала овощ»). Собственно, воздух культуры, плоть культуры — вот что такое для Битова его друзья. Культура, которая не продукт, а чистая энергетика. Ахмадулина, как пишет Битов, для него и для его круга «прошла мимо печатного слова» — «Это какое-то явление, сочетание позы, жеста, звука голоса, интонации — всего»; персонификация — завораживающая, вдохновляющая — самой интенции поэтического высказывания. Или Резо Габриадзе: «Рассказчик он был непревзойденный, слушатель у него был благодарный, истории его были неисчерпаемы и не только неповторимы, но и неповторяемы». «Николай Николаевич» Юза Алешковского, свидетельствует Битов, складывался, оформлялся в застольных беседах, в письмах для двух-трех друзей, это текст — в «жанре дописьменном». Переоценить необходимость для литературы этого жанра трудно. «Вот — опубликованный текст, и вот — неопубликованный текст. Неопубликованный питает окружающую среду, то есть питает всякого возникающего… А потом люди считают, как правило, что это — они сами…» И наверно, правильно считают. И уже невозможно посчитать (да и не нужно), сколько в Битове «Ахмадулиной» или «Алешковского» и сколько в Алешковском и Ахмадулиной «Битова».