Новый Мир ( № 12 2002)

“Если национальный предикат составляет главное основание легитимности русской философии, то следовало бы рассматривать эту дисциплину наподобие „identity studies”... Тогда она заняла бы место в рамках некоего свода знаний о русской национальной идентичности и ее исторических формах... Однако даже в деле прояснения специфики национальной идентичности эта дисциплина вряд ли может дать какой-либо прирост знания, поскольку ее основные формулы скроены по совершенно архаической модели постромантической идеологии XIX века с ее „народными духами”, „национальными характерами”, „душами”, „мировоззрениями” и прочими тавтологиями, полученными в результате скудных индуктивных обобщений, а затем используемыми в качестве универсального средства объяснения исторических явлений. Как раз при уяснении деталей формирования национальной идентичности в связи с политикой, языком, религией русская философия оказывается на удивление беспомощной. Ни исследования русской идентичности в рамках многонационального государства, ни изучения специфики русского философского языка, ни, наконец, анализа истории православия в его взаимодействии со светской культурой она дать не в состоянии”.

“...философии” ли?

От размышлений на этот вопрос автор уходит, сославшись на необъятность дискурса. Автор просто обозначает свое отношение к русской религиозной философии как к некоему “туманному образованию мировоззренческо-нравоучительно-исповедального характера”. Аналогии русских религиозных мыслителей с Кьеркегором, Паскалем или Ницше не кажутся ему убедительными — скажем, Ницше, по мнению автора, стал восприниматься философом только после того, как “его тексты были затянуты в поле рационального философского дискурса благодаря интерпретациям” профессионалов.

Вывод: “Дисциплина, именующая себя „историей русской философии”, содержательно не соответствует ни одному из критериев, заявленных в ее названии: она занимается не историей, а мифологическим воспроизведением лишь одного субъективного взгляда на историю; действительные вопросы складывания русской идентичности, равно как и проблема формирования языка, на котором эти вопросы можно было бы проговорить, ее не интересуют; наконец, и на статус философии она вряд ли может претендовать, ибо не осуществляет ту работу перевода и реконструкции прошлого наследия, которое могло бы найти применение в сегодняшней философской рефлексии”.