Новый мир. № 12, 2002

Не будем настаивать, что текст «Евгения Онегина», представленный в академическом издании, вообще свободен от каких бы то ни было ошибок и погрешностей. М. И. Шапир правильно отметил ошибку в строфе ХLII гл. 6: «И шагом едет в чистом поле, / В мечтанья погрузясь, она…» (вместо: «…в мечтанье»). Так же, как и он, мы не беремся пока объяснить, почему Томашевский ввел в текст поправку Пушкина на экземпляре отдельного издания пятой главы («Слова: бор, буря, ведьма, ель»), не учтя аналогичную в третьей главе («Читать журналы. Право страх»)[80]. Разумеется, раскрывая имена в тексте романа, следует использовать редакторские угловые скобки. Впрочем, думается, из основного текста «Евгения Онегина» в академическом издании они исчезли не без участия издательства Академии наук, прославившегося своей борьбой с такого рода текстологическими «излишествами». Но дают ли эти огрехи повод к столь грозным и безапелляционным обвинениям? Едва ли. Нам, например, никогда не пришло бы в голову обвинить М. И. Шапира в исследовательской некомпетентности только на том основании, что он в своей статье приписал журнальную заметку М. П. Погодина С. П. Шевыреву (стр. 153, примеч. 32)[81]. И уж совсем смешно упрекать любого из редакторов академического собрания сочинений в отсутствии обстоятельного текстологического комментария. Кто бы из ученых спорил о необходимости такового! Что, М. И. Шапир не знает, как в 1937 году было (не Томашевским же!) искалечено академическое издание, директивно лишенное всякого рода «обстоятельных комментариев»? Не понимает, что жесткое распоряжение «руководящих органов» на этот счет было, по сути дела, худшим проявлением советской цензуры?

Впрочем, о цензуре М. И. Шапир, вероятно, имеет особое мнение: он видит в ней «социальный фактор духовной культуры, который стоит в одном ряду с литературной критикой, общественным мнением, читательским спросом и т. д.» (стр. 148). «Устранение цензурного вмешательства, не санкционированное автором, превращает текстолога в сотрудника оруэлловского Министерства правды, ибо не отражает ничего, кроме изменения политической конъюнктуры: явление одной культурной эпохи подправляется с точки зрения другой, из-за чего текст теряет свою историческую достоверность» (стр. 148). При этом даже прямое указание Пушкина, свидетельствующее о вынужденности замены, об осознанном «насилии над текстом», критику не указ. Стих «Царей портреты на стенах» (гл. 2, II, 7) появился в черновой рукописи (ПД 834, л. 24 об.) и был повторен без всякой альтернативы в двух беловых (ПД 931, л. 2 об. и ПД 932, л. 1). Однако, подозревая, что стих со словом «царей» может оказаться «непроходным», Пушкин в приготовленной для отправления друзьям в Петербург и Москву второй беловой рукописи (ПД 932) сам предложил (на полях) поправку: «Портреты дедов». Адресат этой поправки был автором вполне ясно обозначен: «Дл<я> ценз<уры>»[82]. Можно с полной уверенностью предполагать, что, не будь цензуры, не было бы и поправки. Зачем же сегодня искусственно создавать цензурный барьер между пушкинским текстом и читателем? Почему же мы не можем восстановить изначально присутствовавший в тексте романа авторский вариант? И почему возвращение к подлинной пушкинской рукописи должно лишить онегинский текст его «исторической достоверности»? М. И. Шапир, похоже, не отдает себе отчета, куда его может привести святое уважение к цензуре[83]: следующим шагом должно стать требование исключить из собраний сочинений Пушкина все его произведения, не печатавшиеся при жизни из цензурных соображений (оду «Вольность», послание к Чаадаеву «Любви, надежды, тихой славы…», ноэль «Ура! в Россию скачет…» и остальную политическую лирику и эпиграммы, «Гавриилиаду», «Медного всадника» и т. д.).

Случай со стихом «Царей портреты на стенах» не единственный. Аналогичный ему — в стихах:

Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять…

(гл. 2, XXXII, 5–7)

М. И. Шапир признает, что слово «Самодержавно» было заменено, вероятно, по настоянию цензора (стр. 150). В первом издании главы появился неудачный (и, возможно, даже не авторский) вариант ст. 7: «Как Простакова управлять»; в списке опечаток, приложенном к отдельному изданию шестой главы, Пушкин предложил паллиативный вариант: «Единовластно». В таком виде стих и печатался во втором издании второй главы (1830) и в полных изданиях романа 1833 и 1837 годов. Но ведь цензурный фактор продолжал действовать, и от многократных повторений в печати слово «Единовластно» не перестало быть цензурной заменой. Так что вопрос более чем спорный, чтбо отражает авторскую волю — предложенное с оглядкой на цензуру «единовластно» или существующее во всех автографах «самодержавно».

Аналогичный случай (который М. И. Шапир почему-то во внимание не принимает) — в стихе «И раб судьбу благословил»[84], в печатных текстах поправленном: «Мужик судьбу благословил».