— У комиссара Каттани наркомафия украла дочку, — сказала Анна Васильевна оживленно. — Паулу. Представляешь, какой ужас?
— Мафия в Италии всегда была очень сильна, — согласился Лебедев.
Он поднялся.
— Я все-таки пойду спать, — сказал он. — С вашего разрешения.
— Как же? — удивилась Анна Васильевна. — А чаю? С тортом? Я заварю свежего.
Она взяла его чашку и выплеснула недопитый чай вниз, на буйно разросшиеся бледные цветы с толстыми водянистыми стеблями.
— Нет, — сказал он. — Спасибо — не надо. Я пойду.
— Я постелю вам?
— Я сам, — торопливо сказал он.
В пристройке поворот массивного выключателя засветил голую лампочку на шнуре, свисающую с одной из балок. Здесь было сыровато, стоял какой-то растрескавшийся шкафчик, ваза с отбитым краем, на шкафчике тоже лежала стопка газет, только старых, пожелтевших. Маленькое окошко было затянуто поперек грязноватым тюлем, отсюда, из освещенной комнаты, казалось, что за окном глухая ночь.
Он лег на продавленный диван с продранной рыжей обивкой, но тут же вскочил: Анна Васильевна вошла со стопкой чистого белья в руках. Сверху лежало сложенное фланелевое одеяло.
— Спасибо, — повторил он. — Я сам постелю.
— Точно не хотите чаю с тортом? — спросила Анна Васильевна.
— Нет, — сказал он. — Я устал немножко. Извините.
— Правда, Инночка хорошая девочка? — спросила Анна Васильевна.
— Наверное, — сказал он. — Мы с ней мало знакомы. Просто случайно встретились в дороге.
— Ничего случайного не бывает, — строго сказала Анна Васильевна.— Ладно, отдыхайте. Если вам нужно в туалет, то он в том углу, рядом с забором.
— Спасибо, — сказал он и подумал, что, как только они погасят свет на веранде, он просто помочится с крыльца.
Она еще постояла с миг, словно ожидая, что он попросит о чем-то еще, но он молча стал стелить простыню. Она сказала: спокойной ночи — и вышла. Простыня была чуть влажной, здесь все было чуть влажным, как всегда в деревне или на даче, когда совсем рядом влажная земля и растения.
Он лег на диван, вытянувшись и закинув руки за голову. Свет он пока выключать не стал, хотя не был уверен, что так лучше; темнота сама по себе — укрытие.