Новый Мир ( № 12 2008)

Полустертые царства, поэты, цари, народы,

Лиры, скипетры... Камешек, меченый мой стишок!

У тебя нету шансов... Кусочек сухой породы,

Твердой (то-то чуждался последних вопросов я,

Обходил стороной) растворится в веках, пожрется.

Не питая надежд, не унизившись до вранья...

Привилегия, да, и, как всякая льгота, жжется.

Инна Лиснянская. На крылечке. Письмо Дмитрию Полищуку. — “Грани”, Москва — Париж — Берлин — Сан-Франциско, 2009, № 232.

Эти воспоминания И. Л. о Семене Липкине должны войти в книгу о нем, готовящуюся ныне к печати.

“Они стояли на утесе над Волгой. Гроссман приехал в Сталинград в дни, окончившиеся победой, и что-то стал говорить о роли партии в Сталинградской битве и рассердился на Липкина за его настойчивое возражение: „Не вижу никакой роли партии в победе, победил Бог, вселившийся в народ”.

Эту фразу я запомнила дословно из-за мысли, что сам Господь Бог вселился в народ. Но впоследствии Гроссман, не будучи религиозным и думающий, что Сталин извратил Ленина, как думали многие интеллигенты, согласился со своим младшим другом.

И дальше пошел, написав „Все течет”. И Липкин по-детски радовался, считая, что благотворно повлиял на Гроссмана, хотя другим этого не рассказывал, дескать, нескромно”.

“Из деревьев его больше всего привлекали березы, и когда из четырех две старые, едва держащиеся на корнях, были срублены, то так горевал, как будто смерть расправлялась с его собственной жизнью”.

“Сидя на крыльце, Семен Израилевич часто, особенно в последнее лето и осень, напевал. Напевал он старые еврейские песни, слышанные им от родителей, бабушки и соседей”.

Не здесь говорить об этом, но я точно знаю — личность и стихи Липкина еще придут в своей полноте к читателю, я видел, свидетельствую: среди нас жил почти невероятный человек и поэт.

Ольга Лунькова. “Все перед ним склонялись”. — “Gala Биография”, 2008, № 10.

“На его книжных полках — необыкновенный порядок: все расставлено по системе, с большой любовью и аккуратностью. Веничка очень любил музыку и тонко в ней разбирался. Однажды мы с ним слушали по телевизору симфонический концерт и чуть не поссорились, потому что я не сразу распознала Шнитке. „Если еще раз подобное повторится, — побелев от гнева, сказал Ерофеев, — откажу от дома…”” (Наталья Шмелькова).